Новая Ты

Поначалу, когда мы только начали встречаться, я тушевался, потому что думал, будто вся эта чушь вроде персональных бассейнов и теннисных кортов имеет значение. Теперь-то я понял, что совершенно не важно, в каком антураже прошло твое детство; главное – что оно прошло. И чем ближе подступает момент рождения нашего ребенка, тем меньше злости остается у меня к моим родителям. Я больше не обижаюсь на мать за то, что она оставляла меня в супермаркете, ведь даже там я сумел найти тепло и заботу. А бедный Форти – нет, несмотря на все великолепие этого розового тропического рая.

Со временем внешняя шелуха облетает и в памяти остается только самое важное – человеческие отношения.

Мы старательно делаем вид, что Форти был отличным парнем. Лав вспоминает сериал «Беверли-Хиллз, 90210», близнецов Брендона и Бренду Уолш и говорит, что тогда все называли ее брата «анти-Брендон».

На похороны съехался весь цвет Голливуда: агенты, директора студий, продюсеры, Хоакин Феникс. Лав не отходит от меня ни на шаг. Я фактически представляю всю семью Квиннов и буду читать надгробную речь по случаю безвременной кончины ее славного отпрыска, который был мне как брат. Свет в зале гаснет, раздаются первые аккорды композиции «The Big Top» Майкла Пенна, звучавшей в финале фильма «Ночи в стиле буги», и на огромном экране появляются фотографии трезвого Форти и видео пьяного Форти: вот он рассекает океанскую гладь на водных лыжах и снежные просторы на горных лыжах, вот он смеется, детство, взрослые годы, снова детство.

Вся жизнь.

Я плачу. Слезы очень кстати, и я их не сдерживаю. Эта музыка всегда меня трогала: цирковая барабанная дробь, аплодисменты, обреченность, смутная грусть и неуловимость конца. Теперь она всегда будет ассоциироваться у меня с его смертью. Жаль… Или не будет, все-таки похороны – не свадьба, их никто не старается запомнить и не обсуждает потом за семейным обедом в мельчайших подробностях. Оркестр замолкает, и мелодия растворяется в тишине. Загорается свет. Мой выход! Лав целует меня. Я всхожу на трибуну.

– Предлагаю начать с минуты молчания.

Отличный ход! Я склоняю голову, и вслед за мной опускают взгляды все присутствующие. Никогда раньше не понимал, почему люди отваливают такие деньги за костюмы «Армани», а теперь вижу, что оно того стоит. И вот я стою в приятном предвкушении и в легком трепете, стараюсь не пялиться на Риз Уизерспун и еще раз пробегаю свою речь. Что ж, пора! Я беру микрофон.

– Здравствуйте. Меня зовут Джо Голдберг. Сегодня мне выпала честь представлять семью Квиннов, фактически ставшую для меня родной.

Подготовился я отлично. Форти Квинн был бы доволен. Первый вариант речи я набросал, еще когда вернулся из пустыни. Потом, конечно, пришлось его немного перелицевать, но окончательный вариант меня порадовал. Думаю, я мог бы неплохо этим зарабатывать. И надо-то всего – похвалить способности покойника и упомянуть его неоценимый вклад в жизнь общества.

Со слезой в голосе я говорю, что с первой нашей встречи Форти звал меня «старина» – знак симпатии и высокого доверия. Аудитории нравятся такие мелочи. Слушают меня внимательно. И я не упускаю возможности просветить их: рассказываю об одной из самых своих любимых книг. Уверен, очень немногие из присутствующих ее читали: местные предпочитают науке вымысел. Но сейчас, на похоронах Форти Квинна, самое время поговорить о таких вещах.

– Эта книга – «Господство жизни» Рональда Дворкина. Любой из здесь присутствующих может встать и рассказать об очаровательном остроумии усопшего, о его могучем интеллекте, невиданной щедрости, юношеском бахвальстве, клетчатых шортах, сумасбродной тяге к приключениям, глубоких познаниях в кинематографе и высокой самоотверженности. Мы все видели его искреннюю улыбку, его бесшабашную радость, – говорю я и показываю на экран, где только что перед нашими глазами пронеслась его жизнь. – Но было в нем еще кое-что, чего не разглядишь на фотографиях, поэтому я и завел разговор о книге Дворкина. – Замолкаю и выдерживаю театральную паузу. – В ней ставится важный философский вопрос, с которым все мы – каждый из нас – сталкиваемся изо дня в день. Вопрос выбора. Представьте, целый автобус людей – взрослых, состоявшихся людей с семьями, кредитами и детьми. И коляска на дороге. Если автобус свернет, он сорвется в пропасть и все пассажиры погибнут. Если продолжит движение, умрет младенец.

Эми Адамс склоняет голову. Хоакин не сводит с меня глаз.

– Рональд Дворкин говорит, что в жизни нет и не может быть универсальных решений. Так и в этой ситуации неизвестно, на какой чаше весов более ценная жизнь: та, которая уже состоялась, или та, которая только началась, – ведь младенец может вырасти и найти лекарство от рака или получить «Оскар».

Я чувствую аудиторию, вижу, что зацепил ее. Они перешептываются, гадают, кто я такой.