Новая Ты

Моя девушка пошла бы вместе со мной наверх, но теперь Лав – актриса, и поэтому она хочет остаться. Форти предлагает таблетку от боли, а Майло выпроваживает меня под предлогом, что мне лучше быть подальше от солнца – подальше от них.

Лав нетерпеливо отводит меня наверх, по пути разглагольствуя о том, что она не прям вот актриса-актриса, а их «Щенки и ботинки» не прям вот кино-кино.

– В Голливуде теперь так уже не снимают. Это будет камерная история любви.

История любви, мать ее!

– Супер, – откликаюсь я.

Она скрещивает руки, превращаясь в классическую калифорнийскую стерву.

– Ты не рад за меня?

– Что ты, очень рад! Просто, боюсь, меня сейчас стошнит.

Она морщится:

– Прости, конечно; постарайся дотерпеть до ванной. Одного моего парня как-то вырвало прямо в кровати, так потом ее пришлось выкинуть – запах никак не выветривался.

Естественно, я не сержусь и даю слово не блевать в комнате. Она советует мне принять холодный душ и лечь в постель. Обещает скоро проведать и поспешно сбегает по лестнице. Я слушаю, как удаляются ее шаги. Через пару минут мне на почту прилетает сценарий «Щенков и ботинок» в формате «только для чтения». Вечеринка внизу набирает обороты. Раздается музыка, Лав включает «Boys of Summer». Читать творение Майло я сейчас не могу, к тому же во входящих еще одно сообщение – уведомление от «Гугла» о новой статье в «Бостон глоуб». Вот черт! Мир вокруг рушится! Моя кожа, моя жизнь, моя любовь – все в опасности. В отчаянии я падаю на кровать, которая мне даже не принадлежит.

Перехожу по ссылке в сообщении, и у меня перед глазами возникает – кто бы вы думали? – доктор Ники Анжвин собственной персоной. Тюрьма ему к лицу. Волосы аккуратно пострижены, ушел лишний вес, лицо подтянулось. Он рассказывает репортеру, что благодаря опыту работы психоаналитиком достаточно легко переносит тяжести заключения – ну да! – а потом заявляет, что переносить их осталось недолго: скоро найдут настоящего убийцу. Власти уже отследили всех бывших пациентов Ники, кроме одного, чье имя не может быть сообщено широкой публике по соображениям конфиденциальности. Черт! Они ищут меня! Меня! Вернее, мое альтер эго, Дэнни Фокса. Именно под этим именем я сидел на бежевой кушетке в бежевом кабинете доктора Анжвина. Но это все равно я!

Факты весьма тревожные: полицейское управление Нью-Йорка ищет пациента Х. Доктор сообщил журналистам, что тот показался ему «милым парнем, совсем молоденьким, лет двадцати с небольшим». А еще этот старый козел заявил, что я был помешан на девушке. Дальше следовал абзац, пожалуй, худший из всех, что мне доводилось читать в газетах:

«Доктор Анжвин считает, что пациент X вышел на него через Джиневру Бек».

Доктор Ники – журналюги, как всегда, наврали: никакой он не доктор, а всего лишь магистр, – собирает свою команду. Многие его бывшие клиенты объединяются в Интернете, чтобы найти пациента X и доказать невиновность своего мозгоправа. Его бывшая жена тоже не сидит сложа руки: рассказывает газетчикам, как ее муж трепетно ухаживал за помидорами в саду и никогда бы не поднял ни на кого руку. Вот стерва!

Где же, мать вашу, врачебная тайна? Среди тридцати двух комментариев под статьей мне бросается в глаза один – от пользователя с ником Адам Мэйуэзер, – где он сообщает, что пациент X представился доктору как Дэнни Фокс. Вот! Вот почему, черт побери, приходится убивать! Если щадить людей, жизнь ничему их не учит. Они возвращаются, вылезают из прошлого, окрепшие, обнаглевшие, одержимые жаждой мести, окруженные сторонниками. Чертовы газетчики! И чертов я! Зачем было называть фамилию? Бросаю ноутбук и бегу в ванную, чтобы умыться холодной водой. Меня рвет. Там меня и находит Лав, на полу без сил. Она опускается на колени.

– Бедняга…

– Не, всё в порядке. – Я делаю над собой усилие и встаю. – Обычный ожог. Ты как?

– Если я скажу, что великолепно, это прозвучит слишком чудовищно? – тянет она. Ее голос изменился, и мне это не нравится. В нем появились какие-то кардашьянные нотки.

– Хочется прыгать от радости, понимаешь? – добивает меня Лав.

– Ага.

Вот так и сходят на нет летние романы. Тихо сдуваются, как гелиевые воздушные шары в больнице.

Она целует меня в затылок и уходит. Поясняет в дверях, что не хочет сама расклеиться, – будто я заразный, будто можно подхватить чертов солнечный ожог, как ветрянку.

– Надеюсь, завтра тебе будет лучше. В театре БНГ устраивают вечеринку в память о Хендерсоне. Надо раскручивать «Щенков и ботинки». Как думаешь, к этому времени поправишься?

Раньше она просто пожелала бы мне выздоровления – потому что, когда любишь, желаешь человеку лучшего. Теперь она актриса и ведет себя как модная стерва Андреа из «Дьявол носит “Прада”». Мне такая Лав не по душе. «Как думаешь, к этому времени поправишься?» – что за сволочной вопрос! Разве так ведут себя любящие женщины? Разве они брезгливо стоят в дверях и отводят глаза? Меня тошнит.

28