Он вздрогнул так, что, казалось, вот-вот упадет. Но, умудрившись устоять на ногах, что-то сказал ей резкими джикскими модуляциями голоса. Но его лицо оставалось серьезным. Скорее всего оно не умело менять выражения. Словно его вырезали из дерева.
Она коснулась талисмана, потом своей груди.
И тогда в ее памяти всплыло несколько слов из языка джиков, и она с некоторым трудом, словно полоская горло, произнесла их. Это были слова, обращенные к Гнезду, Королеве и большинству Гнезда.
Он скривил губы в какой-то гримасе, означавшей улыбку. Возможно, это и была улыбка, которая не могла не казаться гримасой.
— Любовь, — сказал он на языке людей. — Мир.
Наконец-то началось.
Каким-то образом она вспомнила еще некоторые слова — слова о силе Гнезда, о прикосновении Королевы, о мыслях Мыслителя.
Незнакомец просиял.
— Любовь, — снова повторил он. — Королева… любовь.
Он поднял вверх сжатые кулаки, словно пытаясь найти другие слова человечьего языка, давно затерявшиеся в дебрях его памяти.
Его лицо исказилось от боли.
В конце концов он издал еще один джикский звук, который, как поняла Нилли Аруилана, означал «плотский народ». Этот термин джики использовали для обозначения людей.
— Что вы там говорите? — спросил Хазефен Муери.
— Ничего особенного. Просто осуществляем предварительный контакт.
— Он еще не сказал тебе своего имени?
Нилли Аруилана одарила Хазефена Муери презрительным взглядом:
— В языке джиков нет такого слова, как «имя». У них нет имен.
— А ты можешь спросить, зачем он прибыл сюда?
— Я пытаюсь, — отозвалась она. — Разве ты не видишь?
Но все оказалось безнадежным. В течение десяти минут она спокойно и последовательно пыталась прорваться сквозь барьер, но попадала в никуда.
Она так многого ждала от этой встречи. Она отчаянно пыталась вновь пережить время, проведенное в Гнезде, вместе с пришельцем. Поговорить с ним о Королеве-любви, Яйце-плане, Гнезде-силе и обо всех тех вещах, с которыми она едва имела возможность столкнуться во время ее слишком кратковременного плена, — о вещах, которые повлияли на ее душу, как аскетическая пища на тощее тело незнакомца. Но возникшие между ними препятствия сводили с ума.
Казалось, что не было никакой возможности преодолеть их. Все, что они могли сделать, — так это, запинаясь, обменяться случайными словами и обрывками мыслей. Иногда казалось, что их умы на грани встречи — при этом в глазах пришельца вспыхивала призрачная улыбка, появлявшаяся даже на его лице, — но, при достижении предела понимания, между ними снова устанавливалась стена.
— Ты чего-нибудь добилась? — спустя некоторое время спросил Хазефен Муери.
— Ничего. Абсолютно ничего.
— Ты не можешь хоть приблизительно догадаться, о чем он говорит? Или зачем он здесь?
— Это своего рода эмиссар. Это очень похоже на истину.
— Ты просто так думаешь или что-то подтверждает это?
— Видишь кусочки джикского панциря, которые он носит? Это знаки высоких полномочий, — сказала она. — Знак на груди называется Гнездо-талисман, и он сделан из панциря погибшего джикского воина. Они бы не позволили ему вынести его из гнезда, если бы это не символизировало выполнения специальной миссии. Для нас это что-то типа маски вождя. Браслет, скорее всего, дар Гнезда-мыслителя, помогающий ему фокусировать мысли. Несчастная потерянная душа, браслет не принес ему особой пользы, правда?
— Гнездо-мыслитель?
— Это его наставник. Его учитель. Не проси меня объяснять все это сейчас. В любом случае для тебя это всего лишь рой насекомых.
— Я уже говорил, что сожалею…
— Да, — перебила Нилли Аруилана. — Ты говорил, что сожалеешь. В любом случае он наверняка прибыл сюда со специальным сообщением, а не для того, чтобы нести обычную туманную чушь, которую рассказывают нам вернувшиеся пленники, если они вообще что-нибудь рассказывают. Должно быть, он живет в Гнезде с трех или четырех лет, потому что почти не помнит нашего языка.
Хазефен Муери угрюмо почесал шерсть на щеке.
— У тебя есть какие-либо предположения? — через некоторое время спросил он.
— Только очевидное. Пошли за моим отцом.
— Ах, — вырвалось у Хазефена Муери. — Разумеется!
— Летописец говорит на языке джиков? — спросил Кьюробейн Бэнки.
— Идиот, у летописца есть Чудодейственный камень, — отозвался Хазефен Муери. — Барак Дайир! Барак Дайир! Разумеется! Достаточно одного прикосновения к нему, и все тайны разгаданы!
Он хлопнул в ладоши. Появился бейлиф.
— Разыщи Креша и вызови его сюда, — он обернулся. — Перерыв до прихода Креша.
Тем временем летописец'находился в своем саду естественной истории, расположенном в западном квадрате города, наблюдая появление кэвианди.