- Какой же ты противный пес. - Я чувствовал не только раздражение что-то похожее на злость закипало в груди. Неожиданно мне стало казаться, что Антошка нарочно, из злого умысла так ведет себя.
Часа через два я скормил Антошке последний кусок сахара, но пес совершенно не понимал, чего я от него добиваюсь. Резвился или злился, когда я силой заставлял его что-нибудь выполнить. Я покрылся потом и до боли искусал палец. К обеду во мне хрустнуло то, что, быть может, называется силой воли - я схватил Антошку и, пыхтя, заглянул в его округлившиеся глаза.
- Убирайся! - и отшвырнул бедную собаку.
Он, поджав хвост, отбежал к кусту сирени и, сжавшись, удивленно смотрел на меня.
- Неужели из-за этой бестолочи я не порадую в день рождения маму?! шептал я, уткнув голову в колени.
Весело подпрыгивая, подбежала Настя. Она была в коротком цветастом платье, ее кудрявые волосы спадали на сиявшие радостью глаза, и она их расправляла на виски за маленькие шелушащиеся уши.
- Сережа, Сережа! Мы нашли в кладовке твои старые брюки! Обрежем гачи, и будет ему самое то.
Я с досадой взглянул на сестру.
- Не нужно мне никаких ваших брюк, - зачем-то ударил я на "ваших". Оставьте меня в покое.
- Как?! Ты же сам просил! - Округлое лицо Насти потускнело, губы обидчиво вытянулись, а беловато-розовые пальцы теребили ленту на платье.
"Еще и Настю обидел!"
- Подождем с брюками, - произнес я уже мягче и добрее. - Пока - не до них. Вечером будет видно.
Она ушла раздосадованная и огорченная. Антошка, вбок держа голову, подошел ко мне. Я хмуро смотрел на него. Он завилял хвостом и низко опустил лохматую голову. Лизнул мое плечо.
- Уйди.
Но он еще раз лизнул. "Скажи, скажи, в чем я виноват? Скажи, и я исправлюсь", - было в его грустных глазах.
- Эх, ты, - сказаляипотрепалмягкийзагривок притихшего в моих ногах Антошки; онпоймал теплым языком руку, и я прижал его к своему боку.
День рождения, помнится, у мамы не получился: она к нему готовилась, накрыла стол, испекла большой пахучий пирог, надела синее, с белыми манжетами платье, но отец в тот вечер так и не появился дома. Я уже не верил, что в нашей семье когда-нибудь наступит покой и счастье.
ВГОСТЯХ
Через несколько дней, в субботу, рано утром мы поехали в гости к дедушке с бабушкой в деревню Сенькино близ Елани. Как я через много лет узнал, дедушка с бабушкой услышали, что в нашей семье непорядок, пригласили нас к себе и решили повлиять на папку.
На автобусной остановке в Сенькино нас встречал дедушка. Роста он был низкого, к тому же сутулый, маленькие глазки были спрятаны под косматыми серыми бровями, и смотрел он всегда с этаким умным, хитроватым прищуром, словно все на свете знал и понимал.
- Ну, разбойники, здрасьте-хвасьте! - не говорил, а как-то разгуляно кричал он, крепко обнимая и целуя нас.
Он резко схватил меня за голову и крепко впился своими мокрыми губами ударило в нос запахом махорки и пота, даже потянуло чихнуть; стало щекотно от его топорщившихся рыжих усов и какой-то смешной, казалось, выщипанной бороденки. Дедушка выпустил меня из своих рук - я пошатнулся, чуть было не упал и чихнул.
- Будь здоров, разбойник! - громко крикнул дедушка, будто бы находился от меня метров за сто. - Расти большой и мамку с папкой слушайся. - Слова "разбойник" и "разбойница" у него были почтиласкательными.
- Здорово, батя, - сказал папка, протягивая дедушке свою большую, широкую ладонь.
- Здорово, здорово, разбойник! - крикнул дедушка, напугав проходившую мимо женщину, и с размаху ударил своей маленькой, мозолистой, с покалеченными пальцами рукой о папкину. - А-га, разбойницы! - широко распахнул он старый пиджак и накинулся на девочек.
Они звонко пищали. Он целовал их помногу раз каждую и приговаривал:
- Ах, вкусные!
Поцеловал Любу - нарочито громко сплюнул и укоризненно покачал головой: ее губы были слегка накрашены.
- Стареешь, дочь, что ли? - Дедушка обнял маму. Она всплакнула. - Ну, чего-чего? - похлопал он ее по плечу. - Эх, гонялись, помню, за ней парни! А вот свалился откулева-то этот разбойник, - махнул он головой на папку, у того шевельнулся ус в самодовольной улыбке, - и украл ее. Поехали, что ли?
Мы сели в телегу, в которую была впряжена рыжая лошадь. Я и брат стали бороться за обладание бичом, и я, конечно, одолел Сашка.
Бабушка вместе с родственниками встречала нас у ворот дома. Снова поцелуи, объятия. Бабушка нежно взяла меня за щеки своими мягкими душистыми пальцами и громко чмокнула в губы и в лоб. От нее пахло чем-то печеным, черемуховым вареньем, дымом. Она была очень полная и походила на матрешку в своем цветастом большом платке.