Новая Земля

В висках кровь стучала от напряжения. Что делать, как не ошибиться? На противоположном берегу залива, перед ледником, я увидел темный проход между скалами, туда и решил пойти — прочь от крови и людей. И решил не возвращаться. Так хотя бы проживу несколько дней на воле. Буду вдыхать стылый воздух, легкие очищу и умру спокойно.

Какая разница, сколько жить, день или месяц. Я знаю, никакой. И не спорьте, я знаю, а вы нет. Потому что я 1108 дней умирал в Белом Лебеде.

И не умер. Потому что ждал единственной минуты этой невероятной. Я сижу на скамейке без наручников и цепей на краю земли и смотрю на холодный залив, на ледник, на пасмурное небо. Я дождался своей минуты. И хватит с меня.

В ящиках были часы, но я не взял, не нужны. Пусть на часы смотрят те, кто на работу ходит, на свидания, кто детей воспитывает, учится, в тюрьме сидит, в армии служит, из биржи деньги сосет, телевизору командовать собой позволяет, — им важно, какая минута за какой. А у меня теперь собственное время: секунда равна дню, минута — жизни.

Ко мне подошел Сипа, на плече он удерживал внушительных размеров коробку.

— Мало набрал, Иван Георгиевич, люди говорят, нам здесь 4 месяца жить. Тушенку взял, рыбу сушеную, паштет печеночный. А что такое средства сексуальной разгрузки, так и не понял. Искал, искал, а что искал, сам не знаю. Может быть, порножурналы? Сказку вспомнил детскую «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». Вот и мы с тобой, Иван Георгиевич, как в сказке, пришли хуй знает куда, искал я хуй знает что, вместо того чтобы полезных вещей набрать побольше и продуктов и еще одно одеяло пиздануть.

— «Принеси то, не знаю что», — поправил я Сипу, но он не понял.

— Чего принести, Иван Георгиевич? Чего ты не знаешь? Там есть коробка, игры китайские с иероглифами и альбомы с фигней такой квадратиками и кружочками, смотришь на эту фигню — вроде фигня, потом глаза расфокусировал, и видишь занятные картинки. У меня никогда не получалось занятные картинки увидеть. Устроимся, буду тренироваться. Пошли места занимать. Лучше у окна. Или у печки? Лучше у печки.

Я не хотел видеть людей. Я принял решение.

— Думаешь, чеченов перебили, и на всех шконок хватит? И матрасов? И подушек? Ошибаешься, Иван Георгиевич. Пошли драться.

— У них продумано, Николай. Толстый сказал, институт разработал нормы.

— У кого чего продумано? Какой институт? Умному человеку придет в голову нас без охраны оставлять? Миром управляют дураки, это я еще в детстве понял. Извини, Иван Георгиевич, я пойду, иначе опоздаю. Смогу, займу тебе шконку, но не обещаю.

Сипа пошел к ближнему бараку — тому, что был с дверью и окнами. Оттуда доносились ругательства, не один Сипа хотел занять лучшее место.

Окно на боковой стене разбилось, на камни выбросили парня без куртки, в порезанных уже штанах, он попытался встать, но не смог и, дернувшись, затих.

У ближнего барака скопилась толпа: дверь закрыли, внутрь не пускали, орали изнутри, что мест уже нет. Сипа еще успел проскочить, а после никого не пустили. Те, что не успели, пошли посмотреть 2-й барак, недостроенный, но с крышей. Зашли, высунулись из пустых оконных проемов, убедились, что жить там будет трудновато, и вернулись к 1-му, попытались выломать дверь, но она неожиданно открылась, изнутри ткнули гвоздодером, топором ударили, резали и пыряли ножами кого попало, и толпа отступила. Самые сообразительные поспешили воспользоваться хоть каким-то преимуществом, возвратились к навесу и, не разбираясь в содержимом, начали переносить ящики и коробки в недостроенный барак.

Я встал со скамейки, прошел мимо растерзанного склада.

Галечный пляж заканчивался за причалом, путь к леднику преграждали отвесные скользкие скалы, чтобы их обойти, надо было за бараками подняться к большим валунам, потом в гору лезть, сделать крюк по седловине вдоль залива и опять спуститься на берег.

Парень так и лежал под окном. Я его узнал. Вместо уха у него чернела подсохшая рана, одноглазый ударил топором, и щека порвана — это я ключами ткнул. Тогда парню удалось выжить, но, как выяснилось, ненадолго. А вертлявый был, кусался.

Я обошел его, протиснулся по стене.

Из разбитого окна неслась на свежий воздух ругань. Я слышал стоны, удары, рычание даже. Я вспомнил, что где-то поблизости Гога Звягинцев, он переоделся, поел и запросто может обдумывать очередное жертвоприношение. Я не хотел заглядывать в окно. Чего туда смотреть, как за шконки друг друга убивают? Но посмотрел, дурак любопытный. Окно было расположено высоко от земли, я подтянулся, ухватился за обломок рамы.

В проходе между рядами двухъярусных шконок полз колонист с перерезанным горлом. Обезьян вытер нож о его куртку, и что-то сказал, и пальцем погрозил. Я спрыгнул. Ну и что я увидел? А что хотел увидеть? И как мне себя после этого назвать?