Новая Земля

Двор перед бараком разделили каменными стенками на 4 сектора, но внутренние стенки были невысокими, они лишь обозначали пределы, которые запрещалось переступать.

Я смотрел на чужую жизнь, и мне было интересно. Еще вчера я думал, что не хочу видеть людей, и злился на Сипу, когда он болтал, чесался, рожи корчил и червей выплевывал. Я мечтал остаться один, но вот увидел бывших полосатых, таких же, как я, убийц и негодяев, и захотелось узнать, чем они живут и почему до сих пор живут, поговорить, поспорить, удивиться, выругаться. Мне захотелось сидеть за столом и пить кофе, или играть в настольный хоккей, или даже охранником стоять за спиной у Обезьяна. Еще больше захотелось проткнуть Обезьяна острогой и Лешу Паштета проткнуть. И Гогу Звягинцева, возможно, пока что я его не видел. Человек — общественное животное и любопытное. Я оказался таким же слабым, как и все, я скучал без стада.

Сипа уткнулся в камень. Он не смотрел на 2-й барак, ему было страшно.

В секторах гуляли колонисты, в каждом человек по 25, ходили назад-вперед, разворачивались, головами вертели, смотрели на вышку. Куртки у них были замызганные и рваные. И лица худые, черные от морозного ветра и грязи. Я узнал Моряка, Махова и парня со шрамом — того, который убил одноглазого.

— Николай, чем они провинились?

— Куртки у них красные.

— Ну и что?

— Потише, Иван Георгиевич, услышат.

— Прибой шумит, не услышат.

И точно ведь, колонисты 2-го барака были в красных куртках и штанах, а Обезьян, члены совета, колонисты 1-го барака, охранники — все одеты в синее. И не подумаешь, что это так важно. Сам-то я был в синем. И Сипа тоже.

— Николай, а мы с тобой в синем.

— Переодеть недолго.

Из 1-го барака вышел Гога Звягинцев, подошел к Обезьяну, тот посмотрел на часы, допил кофе.

Гога Звягинцев пощелкал пальцами — дал знак охраннику на вышке.

Охранник потряс баночной гирляндой.

Колонисты 2-го барака знали, что если охранник потянулся к проволоке и посмотрел в сторону 1-го барака, то будет трясти банками, но все равно вздрогнули от грохота, некоторые вскрикнули даже.

— Закончить прогулку! 4-й сектор на месте, остальные — приготовились к игре!

К вышке подошли Обезьян, Гога Звягинцев и несколько охранников. Обезьян и Гога Звягинцев забрались наверх.

— Приветствую вас, господа!

Я думал, вразнобой отзовутся или промолчат, а они дружным хором:

— Здравия желаем, господин начальник колонии!

— Готовы к игре?

— Да, господин начальник колонии!

Обезьян поднял руку.

И тихо, только прибой и голый человек на бочке кричит безумный:

— Последний — мертвый, господа!

Колонисты 4-го сектора остались стоять, а остальные 3 сектора побежали. Я никогда не видел такого страшного бега. Это и не бег был, а драка на бегу. Люди хватали друг друга за куртки и за волосы, сбивали с ног, толкались, пинались, размахивали кулаками и орали так громко, что, если бы мы с Сипой сейчас заорали, нас никто бы не услышал.

Какой-то доходяга резво стартовал, но его оттерли к внутренней стенке, ударили по голове, он упал. О него спотыкались, падали возле, топтали.

— Мухой срыгнули, твари! — орал Гога Звягинцев. — Последний — мертвый!

Колонисты скопились возле полога, они торопились зайти в барак. Никто не хотел быть последним, никто не хотел умирать.

— Последний — мертвый! Такой у нас порядок, господа!

Полог сорвали, почти все колонисты сумели протолкнуться в барак, но драка продолжалась и внутри, в тамбуре.

Колонисты 4-го сектора не вмешивались, ждали, кто окажется последним. Среди тех, кто ждал, был парень со шрамом.

— Шрам! — окликнул его Гога Звягинцев и сбросил веревку.

Шрам привязал к веревке ведро, и Гога Звягинцев поднял ведро на вышку.

Доходяге сломали ноги. Он полз к бараку, но снаружи уже никого не было.

Колонисты 4-го сектора смотрели на доходягу как на кусок мяса. И по их лицам я понял, что это мясо им не очень нравится.

Вот почему Сипа мне задал задачу про миссионеров и людоедов. Вот почему не хотел ничего рассказывать про 2-й барак. Он прав. Лучше вернуться и спокойно умереть на Краю Моего Мира. Мне расхотелось жить в стаде. Я не хочу пить кофе, играть в хоккей, охранником не хочу стоять на вышке. Я даже пастухом быть не хочу. Будьте вы все прокляты, люди.

Драка в тамбуре прекратилась.

Доходяга вполз на порог, но его пнули, постарались попасть по голове, и попали, он приподнялся на локтях и упал, повернул окровавленное лицо к солнцу, в последний раз посмотрел на небо.

Шрам скрестил руки над головой: дело сделано.

— Господин начальник, разрешите прирезать, он сейчас сдохнет!

Обезьян кивнул Гоге Звягинцеву, тот положил в ведро нож и опустил в сектор.

Колонисты приподняли доходягу, подставили ведро. Шрам перерезал горло — умело, кровь не брызгала, а лилась ровной струей.

Мне надоело смотреть. Я помог Сипе подняться, и мы спустились к окраине лагеря.

Мы обошли большой валун, вышли к большому кострищу. Здесь ветра не было совсем, природа расположила валуны уютным полукругом.

Сипа понюхал воздух:

— Шашлычками пахнет.

Он сделал несколько шагов, и новый запах заставил его скривиться:

— И падалью.