Читаем Новая Земля полностью

Новая Земля

— Кого мы поймали, господа? Мы поймали колониста Кожинова по кличке Сипа, разыскиваемого за воровство продуктов. Мы думали, он сдох, а он себе друга нашел. Кто этот друг? Какую имеет репутацию? Чем прославился?

Старший наряда понятия не имел:

— Не знаю, господин начальник колонии. Прикажете пытать?

А Якут меня узнал, фамилию вспомнил. И вступился:

— Это Жилин. Давай к нам оттащу, подлечим его.

Обезьян улыбнулся Якуту:

— Тебя спрашивали, косоглазый? Еще рот откроешь без разрешения, зубами подавишься.

Гога Звягинцев перевернул Сипу лицом к солнцу.

— Попался, крыса.

Сипа был без сознания. Члены совета начали его пинать, но он ничего не чувствовал, поэтому недолго пинали.

Обезьян наклонился ко мне, взял за волосы, посмотрел в глаза.

— Жилин, да. Ушел от общества и жил дикарем. 2,5 месяца продержался. Опасный человек, хитрый. Ты за что сидел?

Я не хотел отвечать.

— За что он сидел, кто знает?

— За убийство, — сказал Гога Звягинцев.

Обезьяну были нужны подробности.

— Все за убийство, за что еще пыжей паяют? Но одни люди подчиняются порядку, живут по законам общества, а другие уходят. Кто он такой? Кто-нибудь может сказать, кто он такой?!

И Гога Звягинцев:

— Я слышал, как он отзывался в продоле. На нем 6 убитых.

— А на тебе 8. Но я тебе в глаза смотрю, у тебя очко сжимается от страха, а он… у него не сжимается.

Я закрыл глаза, но Обезьян ударил по лицу, заставил смотреть.

— Какие ему статьи навешали?

— Обычные, как всем: 105-я, с особой жестокостью, 150-я, 161-я. Но вроде он 107-ю тоже называл.

— В состоянии сильного душевного волнения? Убивал, значит, и волновался. У меня такой статьи нет, но я тоже волнуюсь, когда убиваю. А кто не волнуется, хотя бы слегка? — И Саше Краснодеревщику приказ: — Во 2-ю категорию его. Какой сектор сегодня обедает?

— 4-й, господин начальник колонии, — подсказал старший наряда.

— Ну, тогда определи его в 3-й. Пускай пару деньков голодным побегает. Я правильно рассуждаю?

— Так точно, господин начальник колонии!

Саша Краснодеревщик схватил меня за волосы, но Якут его оттолкнул.

— Ты, Обезьян, совсем оборзел. Жилина за что?

Обезьян обернулся к членам совета:

— Что скажете, господа?

— Смирно встал, шапку снял!

Но Якут не снял шапку.

— Мы с ним по этапу ехали вместе. И на корабле он с нами в одной клетке сидел. И дрался. Храбрый парень.

Обезьян пнул Сипу.

— Он тоже дрался. И Моряк дрался. Ну и что? Это было в нашей прежней жизни, в темнице, когда мы еще не обрели свободу и не сняли оков. А после что они для общества сделали? Для порядка в нашем новом доме?

— Якут, тебе сказали, шапку сними, — нудил Гога Звягинцев. — Я шапку снимаю перед господином начальником колонии, а он не снимает. Нагните его раком, урода.

— Так мы никогда порядка не добьемся. — И членам совета: — Чего уставились? Сами хотите побегать?

Члены совета набросились на Якута, Гога Звягинцев ударил его камнем по голове, он упал, его попинали, как только что пинали Сипу, связали руки. Обезьян поставил ногу ему на грудь, надавил, хрустнули ребра, изо рта потекла кровь.

— От диссидентов будем избавляться. Члены совета не против?

— Нет, господин начальник колонии. Справедливое решение, Константин Викторович.

— Итак, колонист 1-й категории Якут… Как его фамилия?

Члены совета фамилии не знали.

— Якут, как твоя фамилия?

Якут не стал отвечать или не мог.

— За неуважение к начальнику колонии и членам совета колонии переводится во 2-ю категорию. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

— А Сипу куда, Константин Викторович?

— Леша! — окликнул Обезьян Лешу Паштета. — Тебе экземпляр нужен?

Леша Паштет не обернулся, он был занят голым человеком на бочке.

— Нет пока.

И хорошо, что не обернулся. А вдруг меня бы узнал, я не знаю, что бы он сделал. Но догадываюсь.

— Всех в 3-й сектор!

Охранники приоткрыли ворота. Меня, Сипу и Якута втолкнули во двор.

— Дежурный! Раздевай их.

Колонист с повязкой на рукаве поспешил через пустой двор к воротам. Он стащил с меня сапоги, куртку расстегнул, штаны снял. И перекинул синее через ворота. Потом он схватил меня за ноги и поволок к бараку.

Внутри было темно и тепло, даже жарко. Меня положили на шконку, и я уснул.

Проснулся в поту. Темнота непривычная. Какое-то время вспоминал, где я и что со мной, почему вокруг люди, и свистит на печке вскипевший чайник, и пахнет блевотиной, бомжовским потом и мочой. Я в тюрьме? На этапе? Почему темно?

Вспоминал и не мог вспомнить.

Я сел на шконку. Хотел спросить, где я, но увидел Сипу. Он сидел напротив. Лицо опухло от побоев, глаз затек, не открывается.

— Согрелся, Иван Георгиевич?

И я вспомнил.

— Говорил тебе, лучше на холоде умереть, чем в тепле. В аду мне холодно не будет.

Я кивнул, и от боли в глазах потемнело, вчера здорово меня били, головой лучше не шевелить. И мутило очень.

Подошел Шрам с охапкой одежды.

— Привет, ребята. Мстить будете?

Я на него не злился, зачем мне ему мстить. Человек с ума сошел от голода, я что, не понимаю.

— Нет.

И Сипа тоже его простил.

— Пошел на хуй.