Я, можно сказать, пошла по стопам Мэри и занимаюсь журналистикой профессионально. Один известный редактор в Нью-Йорке учил нас, начинающих журналистов, как правильно сочинять «крепкие очерки»: читатель может подозревать, что ему рассказывают вымышленную историю, но не должен прийти к выводу, что автор лжет. Что касается матери, мне хочется говорить правду и ничего кроме правды, но, к сожалению, я точно знаю лишь то, что наблюдала сама.
В 1928 году Вирджиния Вулф опуликовала небольшой текст под названием «
Мэри искала свой путь как женщина и, уже будучи в пути, нашла себя как человек. Меня всегда удивляло, как ей удавалось совмещать собственный бизнес, журналистику и общественную активность. Она не всегда соглашалась с феминистками, беспощадно критиковала радикалов и провокаторов типа Эммы Голдман, при этом исправно платила членские взносы в пользу Союза Женщин. Самыми серьезными проблемами она считала детский труд и расовую дискриминацию. Ее сердце клокотало от ярости, когда она слышала рассуждения индустриальных толстосумов о том, что детей, работающих на производстве, надо призывать к внимательности, чтоб малютки не теряли пальцы, не ломали руки-ноги. Угольные и стальные тресты ценили детский труд – вот уж где не было места дискриминации. В шахтах низкорослые проворные мальчики откатывали вагонетки с углем и задыхались в штреках. Сотни детей погибали или превращались в беспомощных инвалидов. Сотня –другая ребятишек списана – ничего страшного, в забое шахтеров погибает больше. Сотню негров в год линчевали – невелика потеря. Мэри неустанно призывала женщин вырабатывать в себе политическое сознание, чтобы защищать права всех угнетенных, независимо от пола, возраста, цвета кожи. В наше время детский труд запрещен, а ку-клукс-клановцы «трудятся», непокладая рук и не снимая копюшонов.
Мэри часто говорила: слава Богу, мне везет. Она ушла от нас в своем доме на озере Шамплэн 22 октября 1929 года, за пару дней до широко объявленной смерти американских денег. Не знаю, в какого бога она верила и верила ли вообще, но в ней сидел страх перед высшей силой, беспощадно рушившей ее планы в том, что она называла борьбой за справедливость. Больше других ее взгляды поддерживал сын, которым она очень гордилась, он выучился на доктора, стал кардиохирургом. А вот старшая дочь возненавидела мать, порвала связь с родней и приняла монашество под именем сестра Северина. Брат писал ей гневные письма: «Забыла, кто твоя мать? Она мировая знаменитость, с которой говорили сильные мира сего, включая особ королевских кровей. Кем ты себя возомнила, чтобы презирать ее настолько, чтобы не давать о себе знать? В тебе нет ни капли сострадания к ближнему. Как можно стать утешением для других, разрывая сердце собственной матери? Ясно, что ты стала монахиней на зло родителям». Мэри упомянула старшую дочь в завещании. Сестра Северина приехала на похороны в полном монашеском облачении, не проронила ни слезинки, на поминальном обеде заявила, что отказывается от любого наследства, и уехала на ночь глядя.