Младая донна, в блеске состраданья,[62]В сиянии всех доблестей земных,Сидела там, где Смерть я звал всечасно;И, глядя в очи, полные терзанья,И внемля звукам буйных слов моих,Сама, в смятенье, зарыдала страстно.Другие донны, поспешив участноНа плач ее в покой, где я лежал,Узрев, как я страдал, —Ее услав, ко мне склонились строго.Одна рекла: «Пободрствуй же немного»,А та: «Не плачь напрасно».Когда ж мой бред рассеиваться стал,Мадонну я по имени назвал.Мой голос был исполнен так страданья,Так преломлен неистовостью слез,Что я один мог распознать то слово;Но, устыдясь невольного деянья,Бесчестия, что я Любви нанес,Я, помертвев, упал на ложе снова.Раскаяние грызло так сурово,Что, устрашившись вида моего:«Спешим спасти его!» —Друг другу донны тихо говорилиИ, наклонясь, твердили:«Как бледен ты! Что видел ты такого?»И вот чрез силу взял я слово самИ молвил: «Донны, я откроюсь вам!Я размышлял над жизнью моей бреннойИ познавал, как непрочна она,Когда Любовь на сердце потаенноЗаплакала, шепнув душе смятенной,Унынием и страхом сражена:«Наступит день, когда умрет мадонна!»И отшатнулся я изнеможенноИ в дурноте глаза свои смежил,И кровь ушла из жил,И чувства понеслись в коловращенье,И вот воображенье,Презрев рассудком, в дреме многосонной,Явило мне безумных донн черты,Взывающих: «Умрешь, умрешь и ты!..»