1 О новой муке повествую нынеВ двадцатой песни первой из канцон,[363]Которая о гибнущих в пучине.[364]4 Уже смотреть я был расположенВ провал, раскрытый предо мной впервые,Который скорбным плачем орошен;7 И видел в круглом рву толпы немые,[365]Свершавшие в слезах неспешный путь,Как в этом мире водят литании[366].10 Когда я взору дал по ним скользнуть,То каждый оказался странно скрученВ том месте, где к лицу подходит грудь;13 Челом к спине повернут и беззвучен,Он, пятясь задом, направлял свой шагИ видеть прямо был навек отучен.16 Возможно, что кому-нибудь столбняк,Как этим, и сводил все тело разом, —Не знаю, но навряд ли это так.19 Читатель, — и господь моим рассказомТебе урок да преподаст благой, —Помысли, мог ли я невлажным глазом22 Взирать вблизи на образ наш земной,Так свернутый, что плач очей печальныйМеж ягодиц струился бороздой.25 Я плакал, опершись на выступ скальный.«Ужель твое безумье таково? —Промолвил мне мой спутник достохвальный.28 Здесь жив к добру тот, в ком оно мертво.[367]Не те ли всех тяжеле виноваты,Кто ропщет, если судит божество?31 Взгляни, взгляни, вот он, землею взятый,Пожранный ею на глазах фивян,Когда они воскликнули: «Куда ты,34 Амфиарай? Что бросил ратный стан?»,А он все вглубь свергался без оглядки,Пока Миносом не был обуздан.37 Ты видишь — в грудь он превратил лопатки:За то, что взором слишком вдаль проник,Он смотрит взад, стремясь туда, где пятки.[368]40 А вот Тиресий, изменивший лик,Когда, в жену из мужа превращенный,Всем естеством преобразился вмиг;43 И лишь потом, змеиный клуб сплетенныйУдарив вновь, он стал таким, как был,В мужские перья[369] снова облаченный.[370]46 А следом Арунс надвигает тыл;Там, где над Луни громоздятся горыИ где каррарец пажити взрыхлил,49 Он жил в пещере мраморной[371] и взорыСвободно и в ночные небеса,И на морские устремлял просторы.[372]52 А та, чья гривой падает коса,Покров грудям незримым образуя,Как прочие незримы волоса,55 Была Манто[373]; из края в край кочуя,Она пришла в родные мне места;[374]И вот об этом рассказать хочу я.58 Когда она осталась сиротаИ принял рабство Вакхов град[375] злосчастный,Она скиталась долгие лета.61 Там, наверху, в Италии прекрасной,У гор, замкнувших Манью рубежомВблизи Тиралли, спит Бенако[376] ясный.64 Ключи, которых сотни мы начтемМеж Валькам́никой и Гардой, склоныПеннинских Альп омыв, стихают в нем.[377]67 Там место есть, где пастыри Вероны,И Брешьи, и Тридента, путь свершив,Благословить могли бы люд крещеный.[378]70 Оплот Пескьеры, мощен и красив,Стоит, грозя бергамцам и брешьянам,Там, где низиной окружен залив.[379]73 Все то, что в лоне уместить песчаномНе мог Бенако, — устремясь сюда,Течет рекой по травяным полянам.76 Начав бежать из озера, водаЗовется Минчо, чтобы у ГоверноВ потоке По исчезнуть навсегда.[380]79 Встречая падь, на полпути примерно,Она стоит, разлившись в топкий пруд,А летом чахнет, но и губит верно.[381]82 Безжалостная дева, идя тут,Среди болота сушу присмотрела,Нагой и невозделанный приют.85 И здесь она, чуждаясь всех, оселаСо слугами, гаданьям предана,И здесь рассталась с оболочкой тела.88 Рассеянные кругом племенаПотом сюда стянулись, ибо знали,Что эта суша заводью сильна.91 Над мертвой костью город основалиИ, по избравшей древле этот дол,Без волхвований Мантуей назвали.94 Он многолюдней прежде был и цвел,Пока недальновидных КасалодиЛукавый Пинамонте не провел.[382]97 И если ты услышал бы в народеНе эту быль о родине моей,Знай — это ложь и с истиной в разброде».100 И я: «Учитель, повестью твоейЯ убежден и верю нерушимо.Мне хладный уголь — речь других людей.103 Но молви мне: среди идущих мимоЕсть кто-нибудь, кто взор бы твой привлек?Во мне лишь этим сердце одержимо».106 И он: «Вот тот, чья борода от щекВниз по спине легла на смуглом теле, —В те дни, когда у греков ты бы мог109 Найти мужчину только в колыбелиБыл вещуном; в Авлиде сечь канатОн и Калхант совместно повелели.112 То Эврипил;[383] и про него звучатСтихи моей трагедии высокой.[384]Тебе ль не знать? Ты помнишь всю подряд.115 А следующий, этот худобокой,Звался Микеле Скотто[385] и большимВ волшебных плутнях почитался докой.118 А вот Бонатти[386]; вот Азденте с ним;Жалеет он о коже и о шиле,Да опоздал с раскаяньем своим.[387]121 Вот грешницы, которые забылиИглу, челнок и прялку, ворожа;Варили травы, куколок лепили.[388]124 Но нам пора; коснулся рубежаДвух полусфер и за Севильей в волныНисходит Каин, хворост свой держа,[389]127 А месяц был уж прошлой ночью полный:Ты помнишь сам, как в глубине леснойБыл благотворен свет его безмолвный».[390]130 Так, на ходу, он говорил со мной.