На следующий день мне пришлось несладко. До начала скачек оставалось чуть больше суток, а у меня все еще не было журналистской аккредитации — и, как говорит редактор спортивного отдела газеты «Курьер» из Луисвилля, ноль шансов ее получить. Хуже того, требовались целых две аккредитации — одна для меня и одна для Ральфа Стедмана, английского художника, который должен был вот-вот прилететь из Лондона, чтобы порисовать лошадок. В Штатах он прежде не бывал. И чем больше я размышлял над этим обстоятельством — тем сильнее тревожился. Как парень переживет неизбежный шок, когда после своего Лондона окажется в этой пьяной толпе на дерби в Кентукки? Черт его знает. Прилетел бы хоть на пару дней раньше, чтобы я помог ему акклиматизироваться. Погуляли бы с ним где-нибудь в живописных окрестностях Лексингтона… Я планировал встретить Стедмана в аэропорту на арендованном мною у полковника Квика шикарном «понтиаке» и сразу отвезти куда-нибудь в спокойное местечко, напоминающее его родную Англию.
Полковник Квик привел машину в работоспособное состояние, и я снял (за четырехкратную цену) две комнаты в задрипанном отелишке на окраине города. Оставалось только убедить выпендрял на ипподроме «Черчилль Дауне», что «Сканланс» — популярнейший спортивный журнал и они просто обязаны немедленно выделить нам два билета на лучшие места в ложе для прессы. Но не тут-то было. Первый мой звонок в оргкомитет ни к чему хорошему не привел. Клерк на другом конце провода выразил крайнее недоумение, что его просят об аккредитации за два дня до начала дерби.
— Вы это серьезно? — спросил он. — Прием заявок закончен два месяца назад. Все места в ложе для прессы заняты, больше билетов нет… да и что это за ежемесячник такой — «Сканланс», черт возьми?
Я буквально взвыл:
— Вам что, не звонили из Лондона? Сегодня прилетает английский художник, мистер Стедман. Он, кажется, ирландец. И очень известен у себя на родине. А я сам только что прилетел с Восточного побережья. В Сан-Франциско меня заверили, что все будет в порядке.
После моей тирады голос чиновника немного потеплел, но помочь он все равно ничем не мог. Я уламывал его как мог, и в конце концов он предложил компромисс: выдать нам два пропуска во внутренние помещения клуба.
— Чушь какая, — сказал я. — Никуда не годится. Мы должны иметь доступ всюду. Везде. Церемония открытия, зрители и сами скачки, конечно. Вы что думаете — мы тащились в такую даль, чтобы смотреть все по телевизору? Так или иначе, но мы должны быть на самом ипподроме. Может, нам придется подкупить охрану — или даже прыснем в кого-нибудь из «Мейса». (Я купил в аптеке за 5 долларов 98 центов баллончик со слезоточивым газом «Мейс», и вдруг, прямо посреди телефонного разговора, меня стукнула сумасшедшая идея — поработать им на скачках. Сначала прыснуть в лицо охраннику у входа в vip-аппартаменты клуба, потом, как только начнутся заезды, пустить струю в губернаторскую ложу. Или попрыскать из баллончика на безобидных выпивох в клубном баре — скорее в чувство придут…)
Днем в пятницу у меня все еще не было аккредитации и местоположение Стедмана оставалось мне неизвестным. Я даже подумал, что он вернулся в Лондон. Наконец, отчаявшись найти художника в пресс-клубе или еще где-нибудь поблизости, я решил отправиться прямо на ипподром, без предупреждения явиться там в офис и потребовать себе один пропуск вместо двух, причем говорить прерывистым голосом, как человек, который еле сдерживает переполняющие его эмоции. В вестибюле отеля я остановился у стойки, чтобы обналичить чек. И, безо всякой надежды, осведомился о мистере Стедмане, не появлялся ли он здесь.
Служащая отеля за стойкой — дама лет пятидесяти с экстравагантной внешностью — при упоминании Стедмана кивнула, не поднимая глаз от своих бумаг, и сказала низким голосом:
— Можете быть уверены, приехал. — После этого она одарила меня улыбкой. — Да, правда. Мистер Стедман только что отправился на скачки. Он ваш друг?
Я кивнул:
— Мы должны вместе с ним работать, но я даже не знаю, как он выглядит. Теперь, черт возьми, придется искать его на ипподроме.
Женщина хихикнула:
— Вам не составит труда его найти. Его ни с кем не спутаешь.
— Почему? Что в нем такого? Как он выглядит?
— Ну… — она продолжала улыбаться, — это самый респектабельный человек, которого я видела в последнее время. У него такое… э-э… удлиненное лицо. Да и вся голова такая. — Она кивнула. — Вы узнаете его сразу, как только увидите, не беспокойтесь.