Новая Зона. Дикий Гон

До войны в северном пригороде Тарсуса жили городские шишки. Шикарные особняки с бассейнами и высокими каменными оградами, закрывавшими от чужих глаз то, что делается во дворах. Роскошные гостиницы и отели. Бизнесмены из многих стран, ближних и дальних, приезжали в портовый город вершить свои дела. Но все это осталось в прошлом. Мир и спокойствие исчезли, словно их и не было. Те, у кого водились деньги, поспешили покинуть несчастную страну вместе со своими капиталами. Их особняки стояли разграбленными или сгорели во время боев за порт. В опустевших залах гулял ветер, гоняя из комнаты в комнату сухие листья, обрывки газет, листовок и прочий мусор. Те, у кого денег не было, бежали куда глаза глядят или вливались в ряды убийц и головорезов. Война, одним словом.

Тарсус…

Этот город был известен еще со времен фараонов и царя Соломона. Он всегда был оживленным торговым местом, через которое шли потоки товаров и денег, больших денег. Именно поэтому разнокалиберные отряды головорезов, рвущие несчастную страну на куски, стремились занять город. И вот три месяца тому порт таки поменял хозяев. В ходе уличных боев войска, подконтрольные очередному правительству в Дамаске, отступили из города, а потом и из Дамаска свалили. Да только вот ни денег, ни торговли, ни «финансовых потоков» им не досталось – какая торговля и финансы на руинах?

Тарсус сдали. Это Латакия еще держалась, а то ведь бежать можно только морем. А вот они не бегут, им как раз нужно оказаться в этом аду.

Лодка подошла метров на пятьдесят и остановилась. Почти без всплеска из лодки в воду метнулось сильное тело. Она даже накрениться не успела.

Часовой на причале привычно дремал, жуя любимый тут «кат», когда вода метрах в десяти от берега вдруг вскипела порцией пузырей и послышался негромкий хлопок. Фигура в куфии и арафатке стала заваливаться навзничь, булькнув, ушел в воду автомат.

А лодка вновь двинулась к берегу.

– Ну, Барс, ты просто волшебник. Выстрелить из‑под воды – и точно в голову! – восхитилась Наталья‑Касатка, через пять минут стоя на бетонных плитах причала.

– А ты думала? Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы!

Евгений кивнул. Выстрел из‑под воды – фирменная фишка каплея. К тому же «глок» – ствол надежный.

Он поежился.

Худой и узколицый, чем‑то напоминающий ядовитую змею, тот виртуозно владел всеми видами оружия – и огнестрельного, и колюще‑режущего. В его руках столовый нож был опаснее, чем «калашников» в руках обычного солдата. Как втайне подозревал Брагин, Барсуков единственный в группе находил вкус в убийствах.

Прежде чем выйти в лабиринт мертвых зданий, они осторожно прислушались, нет ли впереди кого?

Даже обычный европейский город может быть небезопасен ночью. Подвыпившие граждане хотят почесать кулаки, стаи малолетних гопников ищут приключений на свои задницы; разнообразный криминальный элемент, полиция, нередко не особо отличающая от него. Кстати, бездомные собаки тоже опасны. А уж тут – отъевшиеся на трупах, да еще каждая третья – бешеная.

Но вроде все тихо…

Они спрыгнули с разбитого снарядами пандуса и нырнули в темноту. Дня четыре как закончилась очередная вспышка резни, но выстрелы продолжают еще звучать. Каждые полчаса нет‑нет, да и вспыхнет перестрелка. Они не обращали внимания, привыкли. Горели кое‑где дома в разных районах города, озаряя округу ярким светом.

Резко ухали одинокие взрывы. Но беженцев уже нет. Счастливы те, кто сумел вырваться в самом начале. Остальные прячутся, где только возможно. Вооруженные банды‑отряды проводят разборки, а они – посередине.

– Смотри! Вон туда смотри! – зашептала на ухо напарница, толкая в бок локтем.

Он глянул в протянутый ему прибор ночного видения.

Женщина! Распущенные по плечам волосы, разорванное платье…

Но внимание привлекает не это, а сверток, который она прижимает к почти обнаженной груди окровавленными руками.

Она скользит по пустынной улице невидящим взглядом и шарахается в сторону, ступая босыми окровавленными ногами по асфальту, усыпанному осколками стекла и битого кирпича, истерзанному гусеницами бронемашин и изрытому воронками.

Женщина что‑то говорит, губы шевелятся, но слов не слышно. А взгляд Брагина упорно держится на свертке.

– Господи, это же ребенок! – пролепетала Олеся.

К горлу подкатывается комок. У ребенка наполовину размозжена голова. Кровь и мозги уже застыли, подсушенные временем.

Ох уж эта война. Очередная гражданская война в трижды гребаном мире, в этом трижды несчастном месте…

Стреляют, жгут дома, грабят, насилуют. Трупики детей с разбитыми о камни головками, трупы изнасилованных толпой женщин с торчащими между ног палками и бутылками, трупы голых мужчин с отрезанным мужским достоинством…

Кажется, уже никогда не выветрится из памяти запах мертвечины – горелой или разлагающейся. Словно на бойне, где к столу дьявола заготавливают человеческое мясо.