Жар от них валил за несколько шагов, по спине и вискам сразу потек липкий пот, который Никита еще как-то стирал, пусть это и было бесполезно, а Ворон, казалось, не замечал вовсе. Влага, когда он наклонялся, сбегала по переносице и повисала крупными тяжелыми каплями на кончике носа, пока не срывалась вниз.
Когда они вышли на относительно свободное место, у Никиты подкосились ноги, и он рухнул прямо на асфальт, пытаясь отдышаться. Ворон выглядел немногим лучше него, но держался хорошо и тревожно поглядывал на высотки.
– Надеюсь, аномалии их задержат, – сказал он спокойно.
Никита кивнул, не уточняя, кого именно.
Темный зев «дыры» не бросался в глаза: пока не подойдешь к нему вплотную, ничего и не заметишь. Он образовался благодаря бреши в стене, огораживающей Москву: то ли строители ошиблись, то ли во всем виноват грунт, то ли просела та, еще первая преграда, возведенная из всякого мусора и более похожая на баррикаду, которую впоследствии укрепляли и укрепляли. Образовавшуюся в стене трещину углубили на метр и поставили деревянные переборки (Никита не знал, сделал это Дим или еще кто-то, но не видел, чтобы лазом пользовался кто-либо еще). Получился своеобразный подземный ход.
На асфальте, возле «дыры», валялся на боку «КамАЗ», охраняющий ворота словно страж. Выглядел он новеньким – словно только-только с завода – и чистым, как после мойки. А вдобавок ко всему у него горели фары. На этот раз – красным тревожным огнем. Значит, живущая в кабине аномалия кого-то схапала и теперь медленно переваривала.
«Интересно, человека или тварь?..» – подумал Никита, но проверять, естественно, не стал.
– Там сидит хмырь? – спросил Ворон, кивнув на кабину.
– Угу.
– Меня интересует его жертва, но лезть удовлетворять любопытство как-то не хочется. – Сталкер обошел «КамАЗ» по широкой дуге, снял с плеча автомат и, сев на корточки у «дыры», всмотрелся в сумрак.
– А… – начал Никита, но не успел договорить, прерванный автоматной очередью и раздавшимся вслед за ней громким крысиным визгом.
Ворон успел отскочить в последнюю секунду, чудом увернувшись от тонкой и хрупкой на вид лапы, покрытой синеватой кожей без шерсти и снабженной длинными загнутыми когтями. Он запнулся, откатился в сторону, вновь вскидывая автомат, когда тварь вылезла целиком: огромная, с клочьями свисающей шерстью, с лысой головой и хвостом, покрытыми глубокими гниющими язвами малинового и изумрудного цветов.
Никита шумно выдохнул, смиряя тошноту, подкатившую к горлу, и схватился за «Чиж».
– Либо бей в глаз, либо не стреляй вовсе! – выкрикнул Ворон, производя несколько выстрелов. Он-то попадал точно в голову – по глазам, носу и пасти, – только тварь это почему-то не останавливало. Морда превращалась в кровавое месиво с проступающим на поверхность бело-серым черепом и гноем, срывающимся на асфальт буро-желтыми каплями и тотчас начинающим дымиться.
– Зомбокрыс какой-то! – то ли в отчаянии, то ли в безумном припадке веселья выкрикнул Никита.
– Просто поджидала долго, – выдохнул Ворон. – Считай, на границе несколько часов просидела. – Он ловко увернулся от зубов и, вытащив из сапога нож, резанул тварь по лапе.
Никита ухватился за уши, казалось, барабанные перепонки не выдержат такого воя. Где-то поблизости раздались выстрелы. Он не сразу сообразил, что прозвучали они за стеной.
– Лезь! – закричал Ворон. – Немедленно! И ори, чтобы не стреляли.
– А если там… – Никита не договорил, мотнул головой и понесся к лазу. Бывают моменты, когда лучше ни о чем не думать и ничего не предполагать. Именно такой сейчас и настал.
Влезая в «дыру» со всей доступной ему скоростью, он вопил, как только мог. Маячивший впереди овал бледного неба был единственным, к чему он стремился, – светом в конце тоннеля, путеводной звездой, самой жизнью. Кто-то, высунувшись из этого света, ухватил его за руки и потянул, Никита забился, заорал пуще прежнего и принялся лягаться, пока ему не врезали по лицу, не оттащили подальше от «дыры» и не уложили ничком на асфальт, больно заломив руки. Силы оставили его тотчас, и стало совершенно безразлично – кто, откуда, почему и что будет дальше. Наплевать оказалось даже на автоматную очередь, раздавшуюся за спиной, писк и грохот.
Никита кое-как пришел в себя, только когда наступила тишина. Поначалу она воспринялась гробовой, затем в уши вплыли голоса и заразительный звонкий смех, настолько не вязавшийся ни с ситуацией вообще, ни с произошедшим, что Никита приподнялся и оглянулся. Никто ему не стал мешать, хотя руки за спиной сдерживали наручники.
Ворон сидел в нескольких метрах от него: по-турецки и с таким видом, словно главный гость на празднике жизни. Руки ему сковали впереди, что, казалось, сталкеру совершенно не мешало, как и стоящий над ним спецназовец с автоматом.
– Ну, вот что ты ржешь, а? – устало проговорил тот. – Может, добавить?
На скуле Ворона алела свежая ссадина, он потянулся было к ней руками, но остановил движение и поморщился:
– Нет уж, воздержись. Говорю ж: свои.