Новая Зона. Критерий страха

– Нет, конечно. И более того, во втором случае мы можем вернуться на орбиту, но там не будет посадочного модуля.

– Но мы же не можем вечно сидеть тут? У нас просто не хватит ресурсов. – Катя говорила совершенно понятные вещи. – Надо возвращаться. Какой смысл сидеть и мерять твои осциллограммы космической пыли. У нее не спросишь, что делать, так ведь?

– Да, Катя, мы не можем ничего изменить. Да и спрашивать не у кого. – Но тут Малахова словно осенило. – Подожди! Ты сказала, что эти графики похожи на энцефалограмму?

– А? – Катя не ожидала такого вопроса. – А, те! Ну да, очень похожи. Но ты же сказал, что они ничего общего не имеют с мозговой деятельностью.

– Слушай, а ведь это же гениально! – Андрей вскочил и стал стремительно ходить по лаборатории. – Катя, ты не представляешь, какой ты нам сейчас шанс дала!

– Я ничего не давала, – испуганно возразила девушка, не понимая столь бурной реакции.

– У меня сейчас родилась совершенно безумная идея. Послушай. Нас окружает нечто, что творит с нами все это безумие. Нечто, что создает Зоны на Земле, нечто… в общем, нечто непонятное. Но посмотри, вокруг нас нет ничего, кроме космической пыли. В святого духа я не верю, уж извини.

– Ну да, а пыль-то ведь тоже, скажем, не очень одушевлена.

– Вот видишь, вроде бы да, но те измерения, которые я делал с помощью лидара, говорят, что всё это облако вокруг нас находится в постоянных изменениях. Они же не могут происходить сами по себе, так ведь? Идут некие процессы, которые ты как специалист именно в области высшей нервной деятельности определила как энцефалограмму. У нас есть энцефалограф? – Малахов был возбужден, его полностью захватила новая идея, которая могла бы помочь решить все проблемы.

– Ты что задумал? – Катя посмотрела на Андрея скорее с надеждой, чем с иронией.

– Вот ты скажи мне, энцефалограмма же отображает мыслительный процесс? Я имею в виду – если человек о чем-то думает, это как-то отображается на ней?

– Отображается, только пока никто не научился ее расшифровывать детально. Но, скажем так, роботом управлять с помощью сигналов с энцефалографа уже умеют.

– А если ты мне сейчас на голову такой энцефалограф наденешь, я смогу свои… э… мысли передавать?

– Не мысли, а сигналы мозговой активности. Только как передавать? Энцефалограф не передает, а принимает.

– Это уже доверь мне. Я любой сигнал и приму, и передам. Так есть у нас этот девайс?

– Ну… – засмущалась Катя, – я еще не проверяла. Это, наверное, экзотический прибор для космической станции… Нет, конечно, должен быть! По регламенту раз в полгода надо с экипажа энцефалограмму снимать и отсылать. Так что точно должен быть в медотсеке.

– Мы сюда на неделю летели! – разозлился Малахов. – А ты говоришь – раз в полгода!

– Андрюша, не психуй. Станция наша достаточно универсальная. Пойдем поищем энцефалограф у меня в блоке.

– Конечно, пойдем вместе, я тебя точно больше одну не оставлю. – Андрею эта мысль почему-то была приятной.

– Слушай, тебе не кажется, что мы так и будем бегать из отсека в отсек? – выйдя из лаборатории, спросила Катя. – Это напоминает какой-то сериал с плохим сценарием.

– Вот зачем ты так? – вспыхнул Андрей. – Иди сама, я тут посижу.

– А что я там встречу по дороге? Сценарий-то плохой. – Катя вложила свою ладонь в ладонь Андрея.

– Чего боишься, то и встретишь. – Малахову почему-то захотелось сказать девушке неприятное. Он сам не понимал, почему.

Но Катя восприняла слова Андрея совсем по-другому:

– Ты хочешь сказать, что мы видим здесь свои страхи? Я никогда не боялась, что на меня нападут зомби. Я вообще о них никогда не думала. Какие страхи? Да, я готова всех зомби, или кто там ещё у тебя в запасе, порвать ради здоровья экипажа!

– Опять ты за свое, как и команда вся. Я тут ни при чем!!! Мне совершенно не страшны ни зомби твои, ни изломы, ни бюреры, ни кровососы. Они мои друзья. В них нет ни зла, ни ненависти, ни опасности! Это всё в нас!

– Ага, друзья. Вот ты своих друзей и уговариваешь…

– Катя… – Малахов остановился, взял девушку за плечо и развернул лицом к себе. – Зачем ты так? Я хочу одного – чтобы все вернулись обратно. Чтобы я опять увидел своего отца. Ничего мне больше не надо.

– Отпусти, больно. – Катя дернула плечом, сбрасывая руку Андрея. – Ты боишься не увидеть своего отца? Какая-то инфантильность.

– Да что ты понимаешь! – Андрей потерял контроль над собой и закричал: – Кроме него у меня больше никого нет!

– Андрюша, – Катя в свою очередь положила ладонь ему на плечо, – извини. Я тебя очень хорошо понимаю. Я знаю всё о тебе – я же как врач изучала досье каждого и давала заключение о психологической готовности. Я знаю, как для тебя важен отец. И это не потому, что ты от него зависим, а потому, что ты являешься частицей того мира, который существует вокруг твоего отца. Ты составляющая этого мира, не менее важная, чем твой отец.

– Ну, если ты понимаешь это, ты также должна понимать, как мне важно вернуться! А если мы на триста лет улетели…

– Андрей… послушай. Только если всё хорошо кончится, ты не проболтаешься?

– Я пробалтываюсь?