Новая Зона. Первопроходцы ада

Тут имелась обширная библиотека с высокими двустворчатыми дверьми темного дуба, такими же основательными дубовыми полками, уставленными рядами солидных, довоенных еще изданий, множеством научных и технических журналов, энциклопедий и зачем-то сохраненным отдельным шкафом с полным собранием сочинений Ленина.

И большой, два на полтора метра, плазменный экран на стене смотрелся резким диссонансом.

На доске объявлений среди приказов о строгом запрете курения и объявлений о продаже косметики и меда висела афиша семинара «Тектоника литосферных плит и изучение магматических течений» какого-то доцента Поричкина с датой в левом верхнем углу – за три дня до «харма».

Распахнутые двери, покосившиеся шкафы с реактивами, выдвинутые ящики столов, компьютеры, в основном неработающие, старые, с древними кинескопными мониторами, хотя бывали и вполне современные – в некоторых так и торчали флэшки с диссертациями и планами.

Взгляд Антона отмечал грустные детали когда-то кипевшей тут жизни, брошенные при бегстве.

Одинокий фарфоровый чайник и пакетик с сушками, вязаная домашняя салфетка, высохший торт в мертвом холодильнике, наверное, его купили ко дню рождения или еще какому торжеству, да вот судьба в лице «харма» вмешалась…

Наверное, здесь после лабораторных работ и исследований почтенные старушки и редкие молодые аспирантки пили чай и обсуждали планы на будущее.

В первый день в подвальной мастерской, отведенной его лаборатории, Арсеньев увидел на стене плакат-календарь одна тысяча девятьсот девяностого года – когда-то яркий и глянцевый, а теперь потускневший. С него призывно улыбались начлабу несколько девушек в кольчужках на голое тело. Стилизованные под руны буквы сообщали, что это группа «Мираж». И Антон вспомнил, как в том самом девяностом вместе с мамой стоял в огромной очереди за яйцами в питерском гастрономе.

Все это навевало обреченно-тоскливое чувство – три четверти науки, и без того слабой и потрепанной историческими переломами, было собрано в Москве. Да разве одной науки?

Как вообще теперь жить России?

Но, так или иначе, надо было делать дело, и они начали обустраиваться на новом месте.

В трансформаторной подстанции с мраморными досками рубильников и солидными медными шинами, на которых была отчеканена дата – 1939 год, разместили вырванную у АХЧ со скандалом и матом артефактную электростанцию, правда, не на «батарейщике», а на куда более слабых «радужных яйцах», кое-как запитали подвал и два этажа, а также пристройку. В ней прежде обретались разные арендаторы, потому она сильно отличалась от НИИ – хорошенькие, с иголочки, офисы, кафе и даже сауна.

Там, само собой, поселилось начальство базы – аж три подполковника и полковник, – выкинув прямо во двор кучу документов, помеченных логотипами всяких контор вроде «Кредитного товарищества “Рука друга”», и «Центра народной медицины “Русский Эскулап”».

Его же лаборатории аномальной аквафауны пришлось довольствоваться подвальными помещениями.

Под руководством «братцев-акробатцев» солдаты из обслуги стащили туда из кабинетов и лабораторий бывшего НИИ все оборудование, которое могло пригодиться, привезли клетки для живности и здоровенные террариумы и аквариумы, закупленные якобы за баснословные деньги (как поговаривали, просто смародеренные в каком-то оптовом магазине и оформленные как покупка у подставной фирмы), провели к ним воду. Из ветклиники, находившейся в той же пристройке, приволокли всякие инструменты для препарирования мутантной фауны и большой морозильник для консервации отобранных образцов и целых экземпляров.

Дело было за малым – наловить оных «экземпляров». И вот тут дело пока застопорилось.

На просьбу выделить особую поимочную команду и катер начальство пока не реагировало. Обещанных акваботов тоже не дали, и, скорее всего, не дадут.

Те самые пресловутые жемчужины, с которых все началось, и то отобрали. Хорошо хоть успел заныкать одну, которую предполагал подарить Кире. Ей и ее собратьям такая вещь точно в хозяйстве сгодится.

Арсеньев лично составил циркуляр на тему обязательной доставки обнаруженных водных мутантов в его лабораторию, и за подписью Лазненко и его зама по науке Михайлова тот был разослан в подразделения и отделы «Особого района специальной охраны», как теперь называлась бывшая чрезвычайная комендатура Москвы.

Пока результатом стала привезенная из Коптево огромная оранжевая лягушка с шестью ногами и тремя глазами. Она прожила в террариуме лаборатории ровно два дня, не проявляя агрессии или склонностей, к примеру, метать молнии в окружающих, как то делала кольчатая змеевка. Сидела себе мирно, поглощая доставленных для нее с Большой земли мышат. А потом взяла и сдохла без видимых причин.

* * *

В дверь дважды постучали.

– Не заперто! – ответил Арсеньев.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась знакомая фигура.

– Привет, Дракон, – протянул руку гостю повеселевший биолог.