Я присмотрелся к бандиту. Странно, не знал бы – никогда не сказал. Как ни крути, а прав был старик Ломброзо, не во всем, пожалуй, но во многом. И со временем, если, конечно, Зона этого времени дала, становился сталкер в некотором роде специалистом. Как книжечку нужно было читать лицо, взгляды, малейшие напряжения мимических мышц. Особенно в те времена, когда новый барыга или перекуп, и не знаешь ты, чего ожидать от него в следующую минуту, когда стволы, деньги и хабар зонный, грязный, часто кровью политый. Или в Зоне другого бродягу встретишь – тоже вопрос, кто он и что удумал. Но вот встреть я этого, который местными бандитами управлял, – не догадался бы. Работяга простой или, там, учитель сельский. В общем, рубаха-парень, ешь его с кашей. Взгляд веселый, открытый, морщинки у глаз смешливые, нос выдающийся, орлиный, седина в усах. Разве что, когда поближе рассмотрел, чуть-чуть не то в глазах, гнилинка крохотная мутностью такой, но тут уже непонятно – то ли и впрямь она там есть, то ли просто кажется мне, учитывая антураж встречи. Да и руки совсем не рабочие, надо сказать. Жилистые кулаки, костяшки сбиты, а вот ладонь вывернутая, стяжкой перехваченная, – гладкая, не работали этой рукой ни лопатой, ни за станком. И что интересно, ни «перстней», ни какого другого боевого раскраса, которым так любили щеголять джентльмены удачи в Зоне по той, старой памяти, тоже не видно.
– Некрасиво ты устроил, земеля. Очень некрасиво, по беспределу, – хмыкнул связанный бандит, без толики страха в глазах рассматривающий раненого Сиониста. – Я твоих не трогал, границы соблюдал. Трудно было прийти в гости и по-человечески проблему решить, а, пес? Да и в чем вообще проблема-то была? Какого черта?
– Твои парни сталкеру руки отрубили и остальных его ребят порезали, – Сионист не спрашивал, а, скорее, утверждал.
– Ну, че, было. Так не твоих же, Сионист, не твоих. – Бандит смачно харкнул под ноги и с ледяной, едкой яростью, которую уже не пытался скрыть за улыбкой, добавил: – А не хрен было сукам по моей земле шариться и тащить, что плохо лежит. Ты-то здесь каким припеком нарисовался? Совсем дурак, башку отшибло? Это моя земля, и с теми козлами все по закону вышло. Не понял – значит, получи.
– Нет, бандит. Это ты не понял, от чего и пострадал. – Сионист все так же был спокоен и говорил негромко, видимо, от ранения. – Твоей эта земля не была. И никогда не будет, учти.
– Ну, это мы еще посмотрим, – спокойно, холодным тоном возразил связанный. – Да, кстати, если ты меня валить вздумал, то не советую.
– Жить, наверно, хочешь? – поинтересовался сталкер.
– Хочу, ясен хрен. Кто ж подыхать собирается? – усмехнулся бандит. – Валить меня невыгодно, сталкер. Тебе невыгодно. Весточку пошли, что Сеня Старый у тебя, договорятся мои кореша, внакладе не останешься. Отвечаю. А вообще, мужик, хочу тебе сказать, что не по уму ты делаешь. Такое ощущение, что это не мне бояться надо, сталкерок. Хоп, и столько врагов сразу.
– Бывает, не привыкать, – согласился Сионист. – Но когда появляется много врагов, то ведь и друзей часто становится гораздо больше. Особенно когда есть против кого дружить.
– Хе-хех… – рассмеялся Сеня. – Если думаешь сталкерье вокруг себя собрать, то обломись, братишка. Любой из этих тебя купит, продаст и на тушенку обменяет, только отвернись. Все твои друзья, по сути, говно, сталкер. Весь вопрос их дружбы в цене, а мы всегда платили больше. Поэтому ты лучше завещание составь, кому что достанется.
– Сталкеры разные бывают, Сеня, – улыбнулся Сионист.
– Это точно ты подметил, атаман, – кивнул Старый, – вот, глянь, какие шикарные люди со мной тут стоят, ласты связаны. Этот, длинный, – Чифа, матерый сталкерюга, хочу сказать. Много доходу нам приносил. Сколько же я тебе платил, Чифа? Ну, скажи дяде?
Высокий черноволосый детина с тяжелым, полным лицом отвернулся, зло оскалившись, и промолчал.
– А за выход платил я Чифе семьсот баков, а если с добычей, то треть стоимости хабара. И знаешь почему, сталкерок? Потому что правильные люди в отличие от институтских крыс имеют возможность платить честно. Поэтому Чифа был со мной и в тебя, дурака такого, стрелял. Макар и Ляпчик тоже сталкеры, да-да, но чуть похуже. Но денежку у меня брали, а Ляпчик одного из коллег, скажем так, вольных и независимых, в спину стрельнул и хабар его, угадай, кому принес? И все трое – позорные твари, конченые уроды. – Старый начал смеяться, шмыгая носом и покачивая головой. – Но зато сталкеры. Смотри на них, Сионист. Смотри и бойся.
– Брешет, сука! – взвизгнул по-бабьи мужичок рядом с Чифой. – Я сталкер, атаман, я в своих не стреляю никогда, понятно? Он сам погиб! Приварило его на лестнице, я ни при чем был ваще, Сионист! Пришлось, чтоб не мучился, но не в спину же! Я сталкер! И срать я хотел на эти вонючие бабки, я же только ради семьи старался, чтоб на жизнь заработать, ясно? Развяжи, атаман, искуплю, песок жрать буду!
– Да не надо его жрать, Ляпчик. Невкусно же и смысла нет. – Сионист отвернулся. – Якут, отведи этих троих за дом и в расход.