Новая Зона. Все сокровища мира

Я молодой выбрался из маршрутки и пошагал к девятиэтажке на углу, где жила Лариска. Я старый шагал рядом. И завидовал легкости движений паренька, не знающего, что такое тефлоновый сустав в коленке…

Шагал и думал: а когда я много лет назад шел на свидание, рядом тоже скользил невидимый сталкер в грязном комбезе и с «Хеклер-Кохом» за спиной? Голову можно сломать с этими временными парадоксами…

Впереди высилась многоэтажная «шайба» Южного шопинг-центра, недалеко, минут пятнадцать неторопливым шагом, но юный я неторопливо ходить не умел, он-я спешил, он чуть ли не бежал. Потому что там, за «шайбой», стоял неприметный девятиэтажный дом, а в нем жила девчонка, часто снившаяся ему-мне ночами.

Мы зашли вместе в подъезд, вместе втиснулись в лифт – я едва успел проскользнуть в закрывающиеся дверцы. И вот здесь юный Герман что-то почувствовал: пристально всматривался в то место, где находился я, и даже протянул туда руку – но, разумеется, ничего не ощутил.

Я попытался вспомнить, ощущал ли я тогда, много лет назад, в лифте какой-то дискомфорт… и ничего не вспомнил.

Лифт остановился на шестом этаже. Я вышел первым. Дверной звонок взорвался ликующей трелью, я хорошо помнил этот звонкий голос Ларискиного звонка…

Дверь распахнулась. Лариска стояла на пороге. Принаряженная, сияющая. Молоденькая, кровь с молоком, девчонка… Сколько ей сейчас, если осталась жива? Тридцать шесть или около того… Я мог бы попробовать ее отыскать – там, в другом времени и другой жизни, – но не хотел. Здешняя мне нравилась гораздо больше.

Он вручил свой скромный букетик. Они поцеловались прямо на пороге. Я воспользовался моментом и проскользнул в квартиру.

Родителей не было дома… Они так спланировали, чтобы родителей не было. Я знал – узнал еще тогда, годы назад, что Лариска тоже твердо решилась потерять в этот вечер девственность, ей, видите ли, было уже стыдновато перед подругами оставаться девой на восемнадцатом году жизни…

И сейчас она полностью готова к эпохальному событию: намыта и наряжена, и в холодильнике остывает бутылка шампанского, и под платьем в облипочку не надеты трусики, и под подушкой родительской кровати припрятаны три презерватива…

Я все знал. А юный Герман – нет. И думал, что придется добиваться и уговаривать… Наивный мальчик. Ваш роман продлится шесть или семь месяцев, а потом ты обнаружишь, что тебе хочется разнообразия…

Но эти месяцы вы всюду будете появляться вместе и будете врать друг другу, что вместе навсегда, а потом ты обнаружишь, что она неровно дышит к одному из твоих приятелей, но не расстроишься, потому что будешь к тому моменту уже третий месяц спать с ее лучшей подругой…

За окном сгущались майские сумерки. Они сидели на диване и делали вид, что смотрят телевизор. Шампанское выдыхалось в бокалах. Я-молодой уже обнаружил отсутствие трусиков у подружки. Но пока не понимал, что ему-мне сулит обнаруженное… Неужели я был так глуп? А ведь был…

Прелюдия затягивалась. Мне хотелось оказаться на месте юного Германа и решительно ускорить процесс. Вместо этого я уселся на пол, стулья в этом мире меня не всегда держали, и этот конкретный оказался проницаемым для моего тела…

Сидел и размышлял, почему меня всегда выдерживают твердые горизонтальные поверхности, почему я не проваливаюсь в подвалы сквозь все перекрытия… Вопрос был умозрительным, ответ я не искал.

Родители сегодня не вернутся… И парочка всю ночь до утра проведет на родительской кровати. Он шесть раз попытается взять подружку, но лишь четырежды доведет дело до конца. Скучно все знать наперед…

Я поднялся, прошел в другую комнату. Ларискина… Светелка девушки, едва вышедшей из детства и до сих пор не расставшейся со всеми игрушками. То, чем они пытаются заняться там, на диванчике у телевизора, – тоже игра. Для обоих. Игра во взрослые отношения… Но с отчетливым привкусом: все невзаправду, не всерьез, мы всего лишь играем.

Ну, зачем я сюда пришел… Что за странная мастурбация собственной памяти…

Ничего странного, понял я в минуту просветления. Мне реально хочется Лариску – именно такую, семнадцатилетнюю, с упругой грудью и без намека на целлюлит. Можете считать меня педофилом, но хочется. Увы, получить нет никакой возможности… Остается только любоваться, как семнадцатилетний я добьется-таки желаемого. Он-то, дурачок, не оценит по достоинству то, что сейчас получит.

Вернее, не так… Он сейчас придет в восторг от всего, что бы ни получил. Была бы на месте Лариски сейчас ее старшая сестра Ольга – довольно-таки потрепанная жизнью особа двадцати двух лет от роду, – эмоции юного Германа не стали бы слабее. Да что там Ольга… Оказалась бы на месте Лариски хоть ее мамаша, разбитная сорокатрехлетняя бабенка, юный я возбудился бы точно так же, не обращая внимания на целлюлит и дряблые груди.

Кто не видывал гробов, тому в диковинку корыто…