Воспитание юношества в хедерах и иешивах все более портилось. Об элементарных общеобразовательных науках здесь не могло быть и речи; школа имела чисто раввинский характер. Талмудическая схоластика изощряла умы, но, не давая реальных знаний, насаждала там сумбур. Хасидизм оторвал большую территорию от этого царства раввинизма, но в области школьного воспитания он оказался бессильным создать что-нибудь новое. В религиозном и национальном настроении общества хасидизм вызвал глубокие изменения, но эти перемены тянули еврея назад, в глубь мистического созерцания и слепой веры, враждебной разуму и всякой попытке общественной реформы. В 1780-е годы, когда в еврейской Германии взвилось уже знамя просвещения, в Польше и Литве идет по всей линии ожесточенная борьба между хасидами и миснагидами, цадиками и раввинами, которая заглушает и сознание переживаемого политического кризиса, и призывный клич с Запада к обновлению. Призрак просвещения, заглянувший из Германии, возбуждает здесь ужас в обоих лагерях, как лик дьявола. «Берлинер» становится синонимом отступника. Соломоны Маймоны должны бежать в Германию, чтобы вступить в мир новых идей, запрещенных в Польше.
§ 5. Зародыш Российского центра (Белоруссия и Новороссия)
Карантин, которым Россия до Екатерины II ограждала себя от «врагов Христовых», был прорван в 1772 г. первым разделом Польши. Присоединенная от Польши Белоруссия с ее сотнею тысяч евреев снова ввела «еврейский вопрос» во внутреннюю политику России, после того как он, казалось, навсегда был исключен из нее при императрице Елизавете. То был момент зарождения еврейского центра в Российской империи. На границе Московской области появились две новые губернии, Могилевская и Полоцкая (Витебская), с населением инородным, своеобразным в бытовом и экономическом отношениях. Правительство Екатерины II стало производить над населением Белоруссии известные эксперименты*, хотя и не столь резкие, как опыты Иосифа II над Галицией. Русское правительство на первых порах не занималось мелочной регламентацией еврейского быта по немецкому образцу, но и в его политике по еврейскому вопросу замечалась та же двойственность, смесь либерализма и угнетения, что и в политике австрийской. С одной стороны, евреям дозволялось записываться в купечество и мещанство и приобретать соответственные сословные права (1780 г.); с другой — за ними не признавалось право вступать в эти сословия вне двух белорусских губерний (1786), т. е. евреи не получали права жительства вне отнятой у Польши провинции, что послужило началом роковой «черты оседлости». Обязательная приписка евреев к городским сословиям повлекла за собою выселение их из деревень, где ютилась значительная часть еврейского населения Белоруссии. С этим было связано устранение тысяч семейств от сельской аренды и шинкарского промысла, и только вопли разоренных заставили Сенат приостановить эту экономическую ломку (1786). Много путаницы вызвали также меры правительства с целью, с одной стороны, удержать прежний кагальный строй для фискальных целей (1776), а с другой — ввести евреев в строй общего городского самоуправления (1783): перемешались функции двух самоуправлений, специального и общего, и одно мешало другому.