Медленно просачивалось «берлинерство» в некоторые слои польско-русского еврейства. В Варшаве, как мы видели (§ 43), оно выражалось в том, что «новые люди» носили короткое немецкое платье, брили бороду, говорили по-немецки или по-польски. Этот вольный дух был занесен в маленькую еврейскую колонию Петербурга, состоявшую из привилегированных крупных коммерсантов и подрядчиков. Среди них видное место занимала семья вышеупомянутого Абрама Перетца. В доме Перетца жил его учитель Лейб Невахович, уроженец Подолии, проникнутый идеями берлинского просвещения. Во время заседаний правительственного «Комитета по еврейскому вопросу» в Петербурге, к которому был близок и Перетц, Невахович старался расположить в пользу евреев сановников, которые решали их судьбу. В 1803 году опубликовал он брошюру на русском языке (а затем и на еврейском), под заглавием «Вопль дщери иудейской», и посвятил ее министру внутренних дел Кочубею, руководителю «Еврейского комитета». В посвящении выражена основная мысль «Вопля»: преклонение пред «величием» России и скорбь о судьбе соплеменников, не приобщенных к «благоденствию» страны. «Сколько сими предметами (победами и мощью русского государства), — пишет автор, — возвышается душа моя, столько уничтожается она прискорбием моих единоплеменников, отвергаемых от сердец соотчичей их». И на протяжении всей книжки «дщерь иудейская» плачет о том, что ни XVIII век, «век человеколюбия, терпимости и кротости», ни «улыбающаяся весна нынешнего столетия, коего начало увенчано восшествием на престол Александра Милосердного», не устранили исконной вражды к евреям в России. «Иудейское племя осуждено многими умами на презрение. Имя иудей учинилось поносным, презренным, поруганным для детей и скудоумных». Ссылаясь на Мендельсона и Лессинга, автор восклицает: «Вы ищете в человеке иудея! Ищите в иудее человека — и вы, без сомнения, его найдете». Книжка Неваховича кончается скорбным воплем: «Когда сердца всех европейских народов между собою сблизились, народ еврейский еще видит себя презираемым. Я чувствую всю тяжесть сего мучения. Я взываю ко всем чувствительным и сострадательным: за что осуждаете целый мой народ на презрение?.. Так вопияла печальная дщерь Иудейская, отирала слезы, воздыхала и была еще неутешима». Сам автор, однако, скоро утешился: спустя несколько лет после опубликования «Вопля» он, все еще «отвергнутый от сердец соотчичей», нашел магический ключ к этим сердцам: принял крещение, превратился в «Льва Александровича» Неваховича и стал писать нравоучительные русские драмы, нравившиеся невзыскательному вкусу тогдашней публики. Невахович, таким образом, довел свое «берлинерство» до того эффектного конца, который тогда был в моде в самом Берлине, где свирепствовала эпидемия крещений. Его примеру последовал и меценат его, Абрам Перетц, который в войну 1812 года разорился на интендантских поставках. Потомки обоих выкрестов занимали видные посты на русской государственной службе.
Таким образом, в Петербурге повторилось в миниатюре берлинское явление: первое соприкосновение еврейского общества с христианским на почве гражданственности потребовало жертвы с еврейской стороны. В России, однако, это явление осталось единичным. Русскому еврейству предстоял еще длинный и своеобразный путь культурного развития, да и в самом западном еврействе процесс перехода от старого порядка к новому окажется гораздо более сложным, чем в первоначальной его стадии.
ПРИЛОЖЕНИЯ
№ 1. К ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЮ И МЕТОДОЛОГИИ НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИИ
Общую историю евреев в XIX веке до сих пор писали три историка, представители трех последовательных поколений германского еврейства: Иост, Грец и Мартин Филиппсон.