Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1

Рядом с этим цадиком-народолюбцем действовали на Украине цадики-чудотворцы, к которым верующие обращались за помощью и советом в своих личных нуждах. Наивная вера во всемогущество цадика на небесах привлекала к нему тысячи страждущих и обреме­ненных, ожидавших чуда от его молитвы. Народная молва говорила о множестве исцеленных больных, о бесплодных женщинах, ставших матерями после благословения цадика, о спасшихся от беды или до­бившихся счастья по его совету. Это приводило к тому, что без сове­та или благословения цадика ничего не делалось в жизни хасида. Тес­ная личная связь с паствой давала новому духовенству необычайную силу и власть. Внук Бешта, Барух из Тульчина, имел уже свой «двор» в резиденции своего деда, Меджибоже, со штатом секретарей («габаим») и слуг; он имел даже своего придворного шута, Гершеля Острополера, известного героя остроумных анекдотов. Этот верхов­ный цадик Подолии получал обильные приношения от своих почи­тателей и мог жить с княжескою пышностью. Он откровенно форму­лировал практический принцип «do ut des» во взаимоотношениях цадика и хасида: «Праведники зависимы от денег, которые им под­носит народ; они же в свою очередь подносят народные молитвы к престолу Божества».

Это циничное отношение к миссии цадика встретило отпор со стороны другого отпрыска Бешта, его правнука Нахмана Брац­лавского (1772—1810). Глубокая поэтическая натура, он не шел про­торенными путями профессиональных «праведников». Его целью было возвращение к детской простоте учения Бешта. В 1799 году Нахман путешествовал по Палестине. В то время проходила через Святую Землю армия Бонапарта, и дуновение буйной Европы про­неслось по дремлющему Востоку. А подольский юноша прислу­шивался к шепоту гробниц великих каббалистов, Симона бен-Иохаи и Ари, и к говору живых цадиков, поселившихся в Тивериаде. Вернувшись на родину, Нахман поселился в Брацлаве и стал во главе группы подольских хасидов. В тесном кругу проповедовал он, или, точнее, — мечтал вслух, о царстве духа, о единении цадика с паствой в экстазе веры; говорил афоризмы, иногда облекал свои мысли в форму народных сказок. Много книг написал он («Ликутэ Магаран» и др.) и везде проводил мысль о необходимости слепой веры, без мудрствования. Философию он считал гибельною для души; Маймонид и рационалисты были ему ненавистны. Малознакомое ему «берлинское просвещение» внушало ему смутный страх. Рано оборвалась жизнь Нахмана: окруженный своими поклонниками, скончался он от чахотки в Умани, на 38-м году жизни. Его могила впоследствии служила местом паломничества для «брацлавских хасидов».

В привислянской Польше вождями хасидских масс были упомянутые выше (§ 43) цадики Яков-Ицхак Люблинер и Израиль Козеницер. Агенты царства небесного, эти святые мужи пережили величайшие политические перевороты на земле: падение Польши, десятилетнее владычество Пруссии и французский режим Герцогства Варшавского, — но катастрофическое время только усиливало их власть над умами. Потрясенные души искали опоры, утешения в бедствиях, и страстно устремлялись на огоньки, сиявшие в дворах цадиков в Люблине и Козенице. «Предмессианские муки» чудились темным ясновидцам в крушении патриархальной еврейской Польши, в буйном шествии Наполеона, в умножении вольнодумцев, в том, что евреев стали брать в солдаты. Но, верные хасидской догме «беспечального» жития, оба цадика жили весело в шумном кругу своих экзальтированных поклонников, приносивших им обильный «пидион» (выкуп души) за чудодейственные талисманы, советы и благословения. В год падения Наполеона погасли оба светила польского хасидизма, дождавшись наступления русского владычества в крае (1814— 1815).