Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1

В эпоху, когда в Западной Европе происходило крушение ста­рых форм еврейской жизни, густые еврейские массы Восточной Ев­ропы оставались культурно неподвижными. Обе силы, управлявшие их духовною жизнью, раввинизм и хасидизм, ревностно охраняли все устои старого быта. Неизменною осталась традиционная система воспитания; старая школа — хедер и иешива — с ее исключительно талмудическим образованием давала питомцам большой запас ум­ственной энергии, но не подготовляла к практической жизни: жен­щины совершенно оставались вне школы. Прочно держался патри­архальный строй семьи с ранними браками (в возрасте 13—16 лет), с многолетним кормлением женатых младенцев в доме родителей, с подавляющим многочадием при обычной бедности, с ограничением физических потребностей до пределов истощения и вырождения. Эта патриархальная масса боялась всяких просветительных «новшеств», всякой попытки расширения ее умственного кругозора. Еще не стол­кнулись между собою религиозная и светская культуры. Борьба между хасидизмом и раввинизмом была глубоко захватывающей борьбой только за тип верующего внутри патриархальных общин; старая дис­циплина книжно-обрядового типа боролась с волною восторженно­го мистицизма и слепым культом святых.

Оживился ли застывший раввинизм в этой горячей борьбе? В ту эпоху мы не видим ярких следов оживления, хотя заметны попытки обновления чисто теоретического. Введенный рабби Илией Гаоном метод анализа текстов и изучения Талмуда, взамен сумбурной схо­ластики «пилпула», все более распространялся в иешивах Литвы. Вскоре после смерти Гаона его ученик Хаим Воложинер осно­вал в городке Воложине (Виленской губернии) «большую иешиву», высший талмудический институт, где практиковался новый метод (1803). Однако и обновление метода не могло изменить ни казуистическую природу талмудизма, ни его отношения к сопер­ничающим течениям просвещения и хасидизма. Сам Гаон, допус­кавший еще занятие «безвредными» науками, вроде математики и медицины, боялся философии и даже про великого Маймонида ска­зал, что «проклятая философия свела его с пути», — тем более не мог он и его последователи спокойно взирать на распространение нового «берлинского» вольнодумства. Хасидизм же внушал рав­винам опасения с другой стороны. Эти опасения ясно высказал в своей полемике с хасидизмом Хаим Воложинер («Nefesch ha’chaim», посмертное издание 1824 г.). Хасидизм, говорит он, основывает все на религиозном чувстве, но чувство непостоянно и при перемене на­строения человек может совершить деяние, противное еврейскому закону; раввинизм же основывает религию на твердой базе закона и обряда, которые не подлежат контролю чувства или разума, а долж­ны исполняться слепо, как военная дисциплина. Эти законы надо изучать для того, чтобы знать, как в каждом случае их применять, но не нужно искать для них ни разумных, ни мистических мотивов. Тут вся идеология раввинизма: холодная дисциплина Закона противо­поставляется и критикующему разуму философов, и восторженной вере мистиков.