Новейший философский словарь. Постмодернизм.

Как подчеркивает Деррида, “ Хоране субъект. Это не является ни субъектом, ни субъективированным. Герменевтические типымогут информировать, они могут придать форму хоретолько в той мере, в какой, недоступная, бесстрастная, аморфнаяи всегда девственная, той самой радикально невосприимчивой к антропоморфизму девственностью, она выглядиттак, будто принимаетэти типы и даетим место.Но если Тимейназывает ее восприемницей или местом {kho- га),то эти имена не указывают на сущность, прочное бытие эйдоса,поскольку хоране принадлежит ни роду эйдоса ,ни роду мимесисаобразам эйдоса,только что отпечатанным в ней, которой таким образом нет,которая не принадлежит к двум родам познанного или известного бытия. Ее нет, и это ее не-бытие может только давать знать о себе,а значит, она не дает себя ухватить или постичь посредством антропоморфических схем, обозначающих приниматьили давать. Хоране есть, в особенности, опора или субъект, который давал бы место, принимая или ощущая, даже если позволяет ощутить себя”

“X.” по мнению Деррида, “не имеет характеристик сущего, если под этим понимать сущее онтологически,а именно сущее интеллигибельное иличувственное”

Осмысливая несуществующую “позицию” “X.” в ряду словоформ античного интеллектуализма, Деррида обращается к рассуждениям Г Ф. В. Гегеля. По Гегелю, “кто философствует, прибегая к мифу, не стоит того, чтобы его рассматривали серьезно”

Деррида формулирует проблему: “Гегель как бы колеблется между двумя интерпретациями. В философском тексте миф является то знаком философского бессилия, неспособности дойти до концепта как такового и придерживаться его, то признаком диалектического, а еще более дидактического всесилия, педагогического мастерства серьезного философа, полностью владеющего философемой. Одновременно или последовательно, Гегель, по-видимому, признает за Платоном и это бессилие, и это мастерство. Две эти оценки противоречат друг другу лишь по видимости или до определенного момента. Общим у них является подчинение мифа как дискурсивной формысодержаниюконцепта обозначаемого, смыслу, который в сущности своей может быть только философским. А философская тема, концепт обозначаемого, какой бы ни была ее формальная презентацияфилософская или мифическая — сохраняет силу закона, господство или династию дискурса. Здесь можно видеть нить наших рассуждений: если у хоры нет смысла или сущности, если это не философема и если вместе с тем она ни объект, ни форма фантастического рассказа мифического типа, то где ее поместить на схеме?”

Деррида кратко презентирует пафос платоновского диалога “Тимей”: “Космогония Тимеяпроходит цикл знания по всем предметам. Ее энциклопедическая цель в том, чтобы обозначить конец, телос логосана предмет всего существующего: Теперь мы скажем, что наше рассуждение о Мире подошло к концу.Такой энциклопедический логос есть общая онтология, рассматривающая все типы бытия; она включает теологию, космологию, физиологию, психологию, зоологию. Смертные и бессмертные, человеческие и божественные, видимые и невидимые — все помещаются в ней. Это напоминание в итоге возвращает нас к различению видимого живого (например, чувственного бога) и умопостигаемого бога, чей образ можно видеть (икона, eikon).Космос суть небо как видимое живое и чувственный бог. Он единый и единственный в своем роде, моногенный.Вместе с тем, дойдя до середины цикла, речь о хорекажется все еще открытой, между чувственным и умопостигаемым, не принадлежащей ни тому, ни другому, а, следовательно, ни космосу как чувственному богу, ни умопостигаемому богу, пространству с виду пустому, несмотря на то, что оно, конечно же, не пустота ”

По мнению Деррида, мнимое “месторасположение” “X.” — это “не столько пропасть между умопостигаемым и чувственным, бытием и ничто, бытием и наименьшим бытием, ни даже между бытием и сущим, или, добавим, логосоми мифосом,но между всеми этими парами и другим,которое даже не будет ихдругим”

“X.” у Деррида обозначает “место записи всего, что отмечается в мире.Таким же образом, бытие-логика логики существенный логос,независимо от того, истинный он, правдоподобный или мифический, формирует эксплицитную тему Тимея.Следовательно, мы не можем просто, без долгих церемоний называть программойили логикой форму, которую диктует Платону закон композиции такого рода: программа или логика воспринимаются в ней как таковыетолько в грезах и умноженные до бесконечности вглубь ”