Новелла о доне Сандальо, игроке в шахматы

Зять дона Сандальо взглянул на меня почти так же, как смотрел на меня его тесть, когда я держал перед ним речь о полоумном епископе и слоне, который ходит по диагонали, и, пожав плечами, простился и вышел из моей комнаты. А я стал думать, не обсуждал ли дон Сандальо у себя дома в присутствии дочери и зятя именно эту мою тираду о слоноподобном полоумном епископе. Кто знает...

Я намерен вскоре уехать из этого города, покинуть этот приморский горный уголок. Смогу ли я покинуть его? Не прикован ли я к нему — и крепче всего — воспоминанием о доне Сандальо? Нет, нет, я не в силах уехать отсюда!

XXI

15 ноября

Ныне я предаюсь воспоминаниям, воскрешаю и проясняю в памяти смутные видения, встречающиеся на моем пути, тени, коих великое множество проходит перед нами или мимо нас, уже рассеившиеся и словно бы утонувшие в тусклых зеркалах неведомой галереи.

Однажды, возвращаясь вечером домой, я столкнулся на дороге с человеческой тенью: видом своим она до самой глубины пронзила мое сознание, до той минуты как бы пребывавшее в дремоте, и произвела во мне странное смятение, пройдя мимо меня с намеренно опушенной головой, словно не желая быть узнанной мною. И мне пришло в голову, что это мог быть дон Сандальо, но не тот, а другой дон Сандальо, которого я не знал, не игрок в шахматы, а отец, потерявший сына, отец замужней дочери, не раз, как уверял меня его зять, говоривший обо мне в присутствии домашних; дон Сандальо, умерший в тюрьме. И он явно хотел избежать встречи со мной, боясь, как бы я его не узнал.

Но встреча с ним (или это мне теперь чудится, что я с ним встретился?), с этой человеческой тенью, возникшей из тусклого зеркала и столь таинственной для меня ныне, когда ее поглотило прошлое, эта встреча была во сне или наяву? А если то, что мне представляется как воспоминания о прошлом — я полагаю, ты знаком с парадоксом, утверждающим, что есть воспоминания о будущем и надежды на прошлое, — все эти мои вышеописанные фантазии — всего лишь тоска о том, чего не было? Ибо должен сознаться тебе, мой Фелипе, что каждодневно я выдумываю себе новые воспоминания, измышляю то, что якобы произошло со мной или на моих глазах. И, клянусь тебе, никто не может быть вполне уверен в том, произошло ли с ним нечто на самом деле или было лишь впущено ему его настойчивой фантазией. Боюсь, что смерть дона Сандальо развязала мое воображение и оно создает другого дона Сандальо... Но почему я боюсь? Бояться? Чего?

Тень эта, представшая предо мной ныне — по ту сторону, вне времени, — которая, повстречав меня на улице, намеренно опустила голову — или это я опустил голову? — не была ли она тенью дона Сандальо, явившейся, чтобы проникнуть в суть задач, столь коварно преподносимых нам игрой жизни, быть может, в суть той задачи, что довела его до тюрьмы, а в тюрьме — до смерти?

XXII

20 ноября

Нет, нет, не мучай себя, Фелипе; ты напрасно настаиваешь на этом. Я вовсе не намерен вникать в здешние пересуды о семейной жизни дона Сандальо и не считаю нужным разыскивать его зятя, дабы выспросить, каковы были обстоятельства и как вышло, что его тесть угодил в тюрьму, а также почему он там умер. Меня не интересует его история, с меня довольно новеллы о нем. А ее можно только выдумать.

Касательно же твоего совета удостовериться, что собой представляет или представляла дочь дона Сандальо — представляла, если ее уже нет в живых, — и зять дона Сандальо, вдовец, и какова история его женитьбы на ней, то не жди этого от меня. Я понимаю, куда ты клонишь, Фелипе, понимаю, куда ты клонишь. Во всех моих посланиях тебе недоставало женщины, и теперь, когда она появилась, ты надеешься, что обещанная тебе новелла взойдет как на дрожжах. Она! «Она» — из старых сказок! Я знаю это вечное «ищите женщину!». Но я и не подумаю разыскивать ни дочь дона Сандальо, ни любую другую женщину, которая могла бы быть в его жизни. Мое воображение подсказывает мне, что для дона Сандальо не существовала другая «она», кроме шахматной королевы, королевы, которая ходит по прямой, невзирая на цвет поля, как ладья, и наискось, как полоумный епископ, или слон; эта королева властвует на шахматной доске, но ее королевского величия может достичь, прорвавшись вперед, простая пешка. И я уверен, что шахматная королева была единственной властительницей дум бедного дона Сандальо.