Но теперь ему неожиданно стал ясен смысл некоторых вчерашних разговоров и событий, которым он тогда не придал значения.
«Зачем они оставили меня здесь на ночь?» — с ужасом подумал он, продолжая шарить в темноте и чувствуя, что поиски его напрасны.
Вдруг Матаке понял, что ищет стол с правой стороны, там, где тот давным-давно стоит у него дома на улице Штефана Великого в Фэлтичень, а ведь сейчас он находится в Бэйень, в пятнадцати километрах от дома. И вещи свои он положил на другой стол, стоявший слева от кровати.
Матаке поспешно протянул левую руку и сразу же ударился об острый угол стола. Боль пробудила в нем надежду, что страх был напрасен. Он тут же нащупал портфель с холодными металлическими замочками, очки, затем ощутил под пальцами хорошо знакомую ему гладкую поверхность сумки с деньгами. Он слегка погладил ее, ощупывая края и маленькие застежки, как будто желая еще раз убедиться, что это не сон, что вот она, его сумка, целехонькая, полная, такая же, как и накануне вечером. Сумка была холодная, но ему казалось, что от нее исходит благодатное тепло, пробегает, как ток, по руке и разливается по всему телу. Она лежала здесь, слегка разбухшая от денег, и послушно ожидала, когда хозяин повесит ее через плечо. Пантелимон Матаке успокоился. Вернее, он старался успокоиться, но не мог. После минутного облегчения в душе его снова поднялась тревога: сначала это был еле ощутимый ручеек, но постепенно он превратился в мощный поток неизъяснимого страха.
«Зачем они оставили меня здесь на ночь?» — Этот вопрос, возникший в момент пробуждения, настойчиво преследовал его. «Зачем они оставили меня здесь на ночь?» Он снова пощупал сумку, погладил ее раздувшиеся бока и рывком привлек к себе.
Так вот оно что! Ясно. Это было ясно ему еще во сне: из-за сумки его оставили здесь. Они задумали отобрать ее. Они видели его сумку. Кто их знает, как они ее увидели, или, может быть, они только слышали о ней. А теперь они хотят похитить ее у него. Они уложили его спать здесь, далеко от села, в эту страшную, темную вьюжную ночь, чтобы завладеть сумкой.
Он ужаснулся и прижал к груди продолговатую сумку с ремешком, ощущая шуршание денег, которые принадлежали не ему, из-за которых можно потерять голову, пойти на все…
Матаке со страхом почувствовал, что его мысли возвращаются к давнишнему происшествию, которое он старался забыть, но именно в такие минуты оно вставало перед ним особенно ярко. Нет, не надо думать об этом — теперь, среди ночи. Он крепче прижал сумку к груди, как бесценное сокровище, как любимое существо, которое должно было ощущать его заботу. У него потеплело на душе. Сумка вернула ему спокойствие, которое он чуть было не потерял. А теперь… теперь у него хотят ее отобрать…
Вот уже скоро год, как он стал заготовителем, и все это время его преследовали кошмары, связанные с деньгами. Но как-то раз он увидел у одного крестьянина сумку с ремешкам, которую тот носил через плечо под сермягой. Пантелимону Матаке это понравилось.
Через некоторое время он завел и себе что-то вроде такой же сумки, только покрупнее, с длинным ремешком. Он носил ее через плечо под пиджаком. Теперь он был доволен, хотя и приходилось разыгрывать целую комедию. Он клал небольшую сумму денег в портфель, который всегда носил с собой, а когда ему приходилось с кем-нибудь расплачиваться, проделывал это так, чтобы и продавец и окружающие видели, что в портфеле почти ничего не осталось. Люди, тоже собиравшиеся продать корову или свинью, испуганно спрашивали, сможет ли он купить и их скотину. Матаке, едва сдерживавший улыбку, успокаивал их, говоря, что сходит в кооператив занять денег. Затем, отойдя в сторону, чтобы его никто не видел, он перекладывал несколько еще тепленьких банкнот из-под пиджака в пустой портфель.
Со временем он придумал еще одну хитрость. Он перестал ходить ночевать к себе в город. Таким образом он экономил время, обувь и силы. Оставался в селе и ночевал у кого-нибудь из крестьян, но каждый раз у другого. Никогда никому не говорил, где собирается провести ночь. Он советовался только с председателем Совета Гаврилом Ницэ или с секретарем парторганизации Стратулатом. Их он не опасался и всецело им доверял. Он доверял и другим, но не в такой мере.
«Береженого бог бережет, — ответил он однажды жене, когда та стала бранить его за эти уловки. — Ты не знаешь крестьянина. Когда я служил судебным исполнителем, то узнал, на что он способен. Бывало, придешь к нему с повесткой, а он встречает тебя вилами. Как будто я виноват, что у него нет денег на адвоката и процесс выиграл богатей! Он видел перед собой одного меня и считал, что это я принес ему несчастье. На меня бросался… Э! Сколько судебных процессов я перевидел за свою жизнь!.. Сколько людей ограбленных, убитых, искалеченных… и все из-за денег».