Новеллино

Хотя в начале настоящего сочиненьица я сам себе определил повествовать в этой четвертой части только о предметах слезных и страстных, однако, побуждаемый приличным поводом, я хочу отступить от установленного и двигаться вперед, чередуя печальные новеллы с веселыми, дабы с помощью такого смешения ужасного и горестного с шутливым и радостным испытанная читателем или слушателем скорбь могла бы завершиться веселостью; и в этом я пользуюсь приемами разумных врачей, которые, нарочно соединяя острые и сильные снадобья с противоположными, исправляют таким образом дурное качество первых. По этой-то причине в дальнейшем ходе моего повествования десять следующих новелл будут распределены таким образом, что одна будет повергать общество в слезы и печаль, а в следующей эта печаль будет умеряться весельем и шутками. Итак, с божьей помощью и в честь хвалимой и славной мадонны, я предпошлю этому ряду рассказов новеллу о прокаженных, которая, как единственная в своем роде, посвящена мною исключительной мадонне; самый рассказ и конец его столь суровы и жестоки, что не только при сочинении ее, но даже при воспоминании о ней я с немалым трудом могу удержать слезы. Однако, без всякой передышки, я достойно вознагражу за эту печаль другой новеллой, вполне приятной и прекрасной, и таким образом я буду продолжать до самого конца, не сходя с этого пути, если Овен[223], мой небесный знак, окажет мне свою поддержку.

Новелла тридцать первая

Светлейшей инфанте донне Элеоноре Арагонской

Двое прекрасных любовников бегут, чтобы сочетаться браком. Сбившись с пути вследствие бури, они попадают в приют для прокаженных, и здесь прокаженные убивают любовника, а девушка добровольно лишает себя жизни над его трупом.

Посвящение

Если нам, благодаря природе нашей, приносят радость вещи приятные и веселые, украшенные забавными шутками и остротами, и, слушая их, мы сами становимся благорасположенными к другим и добродушными, точно так же, я полагаю, светлейшая моя госпожа, когда мы читаем или слушаем о происшествиях, несчастливых, гибельных и ужасных, случившихся с другими людьми, то мы, побуждаемы человеколюбием, рыдая над их горестями, готовы сопровождать их в их несчастиях, заливаясь горчайшими слезами. Поэтому, вспомнив об одном ужасном, несчастливейшем и достойном оплакивания случае, приключившемся с двумя несчастливейшими влюбленными, которых их злая судьба направила и привела к мучительной и жесточайшей смерти, я решил сообщить тебе, более любой другой женщины одаренной человеколюбием, состраданием и милосердием, об этом жутком и мрачном событии, с тем чтобы ты сама, читая это, а другие — слушая, движимые состраданием, пролили слезы жалости, от которых, я убежден, несчастные души двух юных любовников, горящие, я полагаю, в вечном пламени, почувствуют немалое облегчение. Vale.

Повествование

Молва, вернейшая носительница древних деяний, поведала мне, что около того времени, когда во Франции появилась Девственница[224], в Нанси, первом и благороднейшем из городов герцогства Лотарингского[225], жили два весьма родовитых и храбрых рыцаря, которые оба были с древнейших времен баронами и владели несколькими замками и селеньями в окрестностях этого города; одного из них звали синьор де Конди, а другого — мессер Жан де Бруше. И подобно тому как судьба наделила синьора де Конди единственной дочкой, прозывавшейся Мартиной и отличавшейся в своем нежном возрасте редкостной добродетелью, похвальным нравом и большей красотой лица и тела, чем все остальные девушки в той местности, так и у мессера Жана из многих сыновей, которых он имел, остался в живых только один, по имени Лоизи, почти одного возраста с Мартиной, весьма красивый, мужественный и преисполненный всяческих достоинств. И хотя между упомянутыми баронами было лишь какое-то дальнее родство, однако дружба, завязанная их отдаленными предками, привела к такой семейной близости, что они не только постоянно посещали друг друга, но, казалось, сообща владели вассалами и прочим добром, так что едва можно было заметить у них какое-либо разделение.