Новеллино

Лишь в последней части книги писатель делает некоторую уступку своей аудитории (это «десять новых достойных рассказов об исключительных доблестях, а также о великих щедротах, проявленных великими государями»). Дворяне действительно нередко обрисованы Мазуччо в положительном свете. И вот что отметим: положительные герои — дворяне более безлики, чем осмеиваемые простолюдины, и это вполне естественно: комедия — на определенном уровне — долговечнее и ярче возвышенной поэмы. Но добавим: трагический накал повествования в новеллах, где протагонистами выступают дворяне, обычно выше, чем в тех, где на сцене появляются смешные простолюдины. К тому же и последние (а также нехристиане) могут становиться героями достаточно серьезных, даже трагических новелл. В этом смысле в книге Мазуччо продолжается расшатывание привычных амплуа и тем самым нарушается жесткий литературный этикет, столь типичный для средневековой словесности.

Герои «Новеллино» — активны. Но им противостоит неумолимая обманчивая Фортуна. Жизнь человека, по мысли писателя, складывается из сцепления неожиданных обстоятельств, однако решает все-таки нечто высшее; но не некое божественное предначертание, а слепая судьба. Поэтому в новеллах писателя нет дидактической заданности, для него увеселение важнее назидания. А еще важнее — запечатление жизни. Такой, какой он ее увидел, понял, какой хотел бы видеть. Действительно, в книге Мазуччо поэзия жизни пробивается сквозь традиционные сюжеты и сквозь банальность тривиальных ситуаций, сквозь несколько приземленный гедонизм героев. В этом смысле писатель отразил существенные черты своей эпохи и своего круга в его обыденных заботах и чрезвычайных конфликтах.

Книга Мазуччо замечательна еще одним своим качеством: в ней как бы смоделирован путь дальнейшей эволюции новеллистики итальянского Возрождения. Начинается она, как уже отмечалось, с традиционных, еще чисто средневековых ситуаций и тем, чтобы потом перейти к более неординарным и сложным жизненным коллизиям. Легкое, мажорное восприятие жизни по мере развертывания книги сменяется более глубоким, подчас однозначно трагическим ее осмыслением (что как бы предсказывает новеллистику Маттео Банделло и его многочисленных подражателей во всей Европе). Вот почему воздействие уроков Мазуччо можно обнаружить и в «Новелле о сиенце» Луиджи Пульчи (1432–1484), и в «Новелле о Джакопо» Лоренцо Великолепного (1449–1492), и в «Истории двух благородных влюбленных» Луиджи да Порто (1485–1529). Причем Пульчи, посвятив свою новеллу все той же Ипполите Арагонской, в первых же строках упомянул как образец именно Мазуччо. А не Боккаччо, как можно было бы ожидать. Мазуччо был ближе флорентийскому поэту прежде всего по времени. Но не только: Пульчи нашел в «Новеллино» преодоление традиций Боккаччо — путем подражания ему, а следовательно, выход жанра новеллы к новым горизонтам.

И тут вклад Мазуччо из Салерно неоценим. Вот почему его поначалу так много издавали, а потом наступила католическая контрреформация со всеми ее прелестями. «Новеллино» был внесен в первый же «Индекс запрещенных книг» (1564). Мазуччо надолго исчез с книжных прилавков (да и из публичных библиотек), чтобы быть изданным вновь, уже в XIX столетии, как один из признанных мастеров мировой литературы.

А. Михайлов

Новеллино

благородного отечественного поэта Мазуччо Гвардато из Салерно, посвященный славнейшей Ипполите Арагонской из рода Висконти, герцогине Калабрийской. Итак, в добрый час, начинается он сперва с Пролога.

Пролог