— Да, вы должны задавать привидениям вопросы по той причине, что они совершенно не испытывают желания разговаривать с людьми, — сказал он. — А кроме того, у них с вами слишком мало общего, чтобы они могли сами догадаться, что вас интересует. В то же время, поскольку правом на знание обладают все, ни одно привидение, если это не вор и не скряга по натуре, не откажет в ответе спрашивающему. Но не ждите, чтобы мы сами начали пустой разговор.
— Почему?
— Потому что у меня нет ни малейшего желания быть вам приятным.
— Простите, — сказала я, — но я никак не придумаю, о чем вас спросить. У меня было множество вопросов, если бы только я могла их вспомнить. Правда, те, которые приходят мне в голову, кажутся слишком личными и бестактными.
— Если они покажутся вам такими после того, как вы убедились в моей бесплотности, тогда вы, по всей вероятности, просто глупы, — ответил он тихо и мягко, как врач, беседующий с пациентом.
— Возможно, — сказала я, начиная сердиться. — Но если вы не хотите разговаривать вежливо, можете оставить ваши знания при себе.
— Указывайте мне, если что-либо в моих словах вас обижает, и я постараюсь впредь избегать этого, — ответил он, ничуть не раздражаясь. — Но, задавая свои вопросы, помните, что привидению, которому несколько столетий, и двадцатилетней девушке нет смысла спорить о хороших манерах.
Он был так восхитительно терпелив в своем презрении ко мне, что я сдалась. Кроме того, я была на четыре года старше, чем он думал.
— Я хотела бы узнать, если можно, — сказала я, — кто вы такой, то есть кем вы были, и очень ли больно умирать. Конечно, если эта тема не будет для вас тягостна. Если же…
Он не стал ждать окончания моих нелепых извинений.
— Обстоятельства моей смерти были так своеобразны, — сказал он, — что, право, в этом вопросе я не компетентен. Я был испанским дворянином и значительно превосходил в духовном развитии большинство своих современников — мстительных, суеверных, жестоких, обжорливых, ревностно приверженных традициям своего сословия, грубых и глупых в любви, неискренних и трусливых. Они считали меня чудаком, легкомысленным человеком без твердых моральных устоев.
Я ахнула, пораженная его удивительным красноречием.