Новеллы

— Пора уже, дорогие друзья, приниматься за дело: вам надо приготовиться к тому серьезному состязанию, которое вам, по своему неразумию, предложил ваш хозяин, а мы рассматриваем как веление высшего рока! Вступите же на этот путь с похвальным усердием, но без вражды и зависти друг к другу, и покорно предоставьте венец победителю!

Подмастерья вскочили как ужаленные. Они стали в ряд, готовые бежать наперегонки во всю силу своих резвых ног, хотя доселе они шествовали лишь осмотрительным, степенным шагом. Ни один из них не мог даже припомнить, скакал ли он и бегал ли когда-нибудь раньше: больше других еще верил в свои силы шваб, он даже потихоньку шаркал ногами по земле, нетерпеливо переминаясь на месте. Странно и подозрительно поглядывали они друг на друга, были бледны и обливались потом, как будто уже бежали во весь опор.

— Подайте друг другу еще раз руки, — сказала Цюз.

Они повиновались, но так неохотно и вяло, что три руки только слегка соприкоснулись и тотчас бессильно повисли, словно налитые свинцом.

— Неужели мы действительно примемся за это дурацкое дело? — спросил Иобст, вытирая глаза, полные слез.

— Да, — сказал баварец, — неужели мы действительно побежим и поскачем? — и при этом заплакал.

— А вы, любезнейшая девица Бюнцлин, — спросил Иобст рыдая, — как вы будете себя вести?

— Мне подобает, — ответила она, поднося носовой платок к глазам, — мне подобает молчать, страдать и смотреть.

Шваб ласково и лукаво спросил:

— Ну, а потом, девица Цюз?

— О Дитрих, — ответила она кротко, — разве вы не знаете поговорки: указание судьбы — это голос сердца!

При этом она искоса взглянула на него так выразительно, что он опять затопал ногами и возымел желание тотчас помчаться рысью.

Пока оба соперника приводили в порядок свои тележки и Дитрих занимался тем же, Цюз несколько раз многозначительно толкала его под локоть и наступала ему на ногу; она даже обтерла пыль с его шляпы, но одновременно, как бы желая показать, что посмеивается над швабом, улыбалась и двум другим, однако так, чтобы он этого не заметил. Наконец все трое крепко надули щеки, тяжко вздохнули, обвели глазами все вокруг, сняли шляпы, отерли пот со лба, пригладили слипшиеся волосы и вновь надели шляпы. Затем они еще раз оглянулись на все четыре стороны и глубоко вобрали воздух. Цюз сжалилась над ними и так растрогалась, что сама заплакала.

— Здесь остались еще три сухие сливы, возьмите каждый по сливе в рот и сосите, это вас освежит. Ступайте же, и да удастся вам обратить неразумие злых в мудрость праведных! То, что они придумали из озорства, преобразите в назидательное торжество самообладания и стойкости, в сознательное увенчание многолетнего благонравия и соперничества в добродетели!

Она положила каждому в рот по сливе, и они принялись их сосать. Прижав руку к животу, Иобст воскликнул: "Раз уж так суждено, да свершится воля всевышнего!" — и сразу, подняв палку, быстро зашагал, сильно сгибая колени и таща за собой на тележке свою котомку. Увидев это, Фридолин последовал за ним крупными шагами, и оба они, не оглядываясь, довольно быстро затрусили под гору. Шваб двинулся в путь последним и шел рядом с Цюз, с видом хитрым и самодовольным, неторопливо, словно был заранее уверен в победе и из благородства решил предоставить двум другим некоторое преимущество. Цюз похвалила его миролюбивое спокойствие и доверчиво повисла на его руке.

— Ах, как прекрасно, — сказала она со вздохом, — иметь твердую опору в жизни! Даже если человек достаточно одарен умом и рассудительностью и шествует стезей добродетели, то насколько же увереннее идешь по этой стезе, опираясь на верную дружескую руку!

— Черт побери, конечно, я того же мнения, — ответил Дитрих и изрядно толкнул ее локтем в бок, в то же время зорко следя, чтобы соперники не слишком его опередили. — Вот оно что, почтеннейшая девица, наконец-то вы сообразили! Поняли, где раки зимуют!

— О Дитрих, дорогой Дитрих, — сказала она, вздыхая еще сильнее. — Я чувствую себя часто очень одинокой.

— Гоп-гоп! Значит, чему быть, того не миновать! — воскликнул он, и сердце у него запрыгало, как зайчонок при виде белой капусты.

— О Дитрих! — воскликнула она и прижалась к нему еще крепче. Хитреца словно варом обдало, и сердце у него готово было разорваться от плутовской радости, но тут он заметил, что его соперников уже не видно, они исчезли за поворотом. Он хотел вырваться из рук Цюз и помчаться вслед за ними, но она держала его так крепко, что это ему не удалось, и цепляясь за него, словно совсем ослабела.

— Дитрих, — пролепетала она, закатывая глаза, — не оставляйте меня сейчас одну, я вам доверяю, поддержите меня!

— Черта с два! Отпустите меня, любезная девица, — закричал он в смятении, — или я опоздаю, и тогда прощай семейный уют!

— Нет, нет, вы не можете меня покинуть, я чувствую, мне вот-вот станет дурно, — жалобно просила она.