Новеллы (-)

- Ничего, хорошо и так... Давай сюда полштоф... Всё едино... А теперь хлебцем... Так. Ну, вот, положил он мне руку на плечо и говорит: иди в солдаты, там себе прощенье заслужишь. Прощенье... какого черта? Девятый год ремнем мозоли натираю, а где оно, прощенье-то? Ну, да что! Дай-ка сюда... Эх!

- Не обессудьте уж на закуске-то, Александр Иваныч. Какая есть.

- Ладно... На Кавказе посолишь, бывало, себе язык, вот и закуска... А что-то мне спать хочется...

- Выпили маненечко, оно и клонит... А только мы так смекаем, Александр Иваныч, что вы недолго теперь под ружьем помаетесь, а, гляди, еще к нам в господа произойдете. С барышней-то нашей вы как есть пара...

- Что ты говоришь? А, барышня! Хо-хо! Видали мы... Мало в ней мозгу. Я, брат, с бабьем не люблю возжаться. Побаловать можно бы и с ней, да не стоит: худа больно... Я грудастых люблю... Эх, в Москве у нас, на Драчевке, была одна!

Лунной тенью, белой ночной бабочкой Кити мчалась через аллеи. Шептали ей вслед темные глухие липы и трепетные, серебристые тополя; два раза бузина цеплялась за шаль, и алмазные брызги падали с кустов, такие же чистые, как слезы Кити. Вот уже она наверху; на коленях припала к своему окну. Месяц побледнел и смутился; уже не глядит он на Кити и не ласкается к вздрагивающим плечам; только добрая ночь дышит в детский затылок еще ласковее и нежнее. Так и заснула Кити, разметанными черными кудрями закрывая пылающее лицо.

Месяц побледнел и растаял, почуяв вдали зарю. Переливаясь, запел пастуший рожок. Ласточка взвизгнула, взмыв над ухом у Кити. Ничто не потревожило ее мирного девического сна.

А в акациях до утра провалялся Александр Иваныч. Насилу Пашка-садовник растолкал его.

1910

ИЛЬИН ДЕНЬ

Всякую голову мучит свой дур.

Сковорода*

Василий обедал у Владимира. Они были помещики, соседи; оба молодые и неженатые. Василий смуглый, в черных завитках, Владимир длинноволосый и белокурый. Домик его выстроен был недавно из свежих сосновых бревен.

Отобедав, приятели вышли на крыльцо. Василий не любил чаю. Долговязый слуга его налил барину чашку из кофейника. Хозяин присел у самовара.

- А у меня от кофею голова болит. Выпил бы ты чашку со мной, Василий.

Василий вынул колоду карт.

- Чет или нечет?

- Чет.

- Проиграл. Не везет тебе.

Василий прихлебнул.

- Как это ты, Владимир, за границей от чаю не отвык? Ведь немцы его совсем не пьют.

- Нет, пьют, да тамошний чай мне не по вкусу. А в Веймаре я больше пиво пил.

- Чет или нечет?

- Чет.

- Проиграл опять.

- Ладно. И какой городок хорошенький этот Веймар! Весь в садах. Там проживал тогда тайный советник Гёте,** так у него в цветнике розанов бывала такая сила, что веришь, Вася, мимо пройти нельзя, так и захватит дух. Мы там в кегли играли. Немцы игру эту любят.

- И тайный советник с вами?

- Что ты, как можно: такой почтенный. Ведь ему лет восемьдесят было. Он и скончался при мне. Признаться, я хоть частенько видал его, а все как словно боялся: больно уж важный старик. Вот герр Эккерман*** был куда веселее.

* Сковорода Григорий Саввич (1722-1794) - украинский философ, поэт, педагог.

** Гёте - Гёте Иоганн Вольфганг (1749-1832) - немецкий исатель, автор трагедии "Фауст", мыслитель и естествоиспытатель.

*** Эккерман Иоганн Петер (1792-1854) - личный секретарь И. В. Гёте, автор мемуаров "Разговоры с Гёте...".

- А что?

- Он нам, бывало, что тайный советник скажет, все растолкует, да так, что лучше не надо.

Василий зевнул.

- Экая невидаль твой Гёте. Я каждую ночь с ним в пикет играю.

Владимир выпучил глаза.

- Да ведь он помер.

- Ну так что?

- Как что? Нешто мертвые могут в пикет играть?

- Стало быть, могут. А ты вот слушай: твой Гёте высокого росту, видный, так?

- Так.

- Лицо чистое, нос грушей, малость красноват. Ходит в халате с меховой опушкой, тут звезда.

- Верно. Откуда ты знаешь?

- Понюхай-ка табачку: гишпанский.

- Нет, вправду, как это ты?

Василий протягивал Владимиру табакерку с черепом на крышке.

- Опять ты меня Костей потчуешь.

Слуга в дверях встрепенулся.

- Каким Костей, что ты городишь?

- Ах, и вправду, вот вышло смешно! Это нянюшка покойная все адамовой головой меня пугала: вот Костя съест. А ведь твой Костя в самом деле похож на череп: желтый, костлявый и зубы скалит. Батюшки, что это? Да он настоящий череп!

Василий погрозил Косте мизинцем. Тот вытянулся у косяка.

- За то ему и прозвище Череп. Что же, табачку?

Владимир чихнул. Он пробовал удержаться и не мог. Сквозь слезы видел он желтое лицо Кости: оно кривлялось и казалось опять настоящим черепом. Василий тасовал карты. Но зазвенел колокольчик, послышалось ржанье, голоса, и Владимир очнулся.

Из крытого тарантаса вылез дородный барин. Взобравшись на крыльцо, он обнял хозяина.

- Дядюшка! Вы ли это?

- Я сам. Хоть я тебе не то чтобы совсем дядюшка, пуля в лоб, однако не чужой, а потому и заехал.

- Дядюшка, чайку. Да какими судьбами... А это мой друг и сосед Вася...

- Погоди, братец, не спеши. Мы с господином поручиком друг друга довольно знаем.

- Здравствуйте, Елпифидор Сергеич.

- Здравствуй, пуля в лоб. Что же ты, в отставке?