Новеллы (-)

- Мы оба в отставке, дядюшка. Только я как абшид получил, вышел и в Веймар уехал, а он до прошлого года все служил.

- Так. Ну, а в карточки, небось, поигрываешь, а?

- Играю. Не угодно ли?

- Спасибо, пуля в лоб. Да с кем же ты здесь играешь?

- А вот с Владимиром.

- Со мной он играет, дядюшка, каждый день. Сто тысяч я ему проиграл.

- Сто тысяч?

- Да ведь это мы, дядюшка, так, от скуки, на орехи.

Василий усмехнулся.

- Вы один, Елпифидор Сергеич?

- Нет, не один, а с дочкой.

- С Проичкой? - Владимир кинулся к тарантасу. - Кузина! Проичка! Пробудитесь!

В тарантасе зазвенел смех.

- Не спит она, а туалет поправляет. Проичка, ты готова?

- Готова, папенька. - Головка в соломенной шляпке показалась было из тарантаса.

Василий протянул руку, но Проичка оперлась на ладонь Владимира и вспорхнула весело на крыльцо.

Все чинно уселись за столом.

- Пифик, трубку! - крикнул Елпифидор Сергеич. Откуда-то из-под тарантаса выскочил запыленный казачок с дымящимся чубуком.- Главного-то ты еще не знаешь, пуля в лоб. Ведь мы Москву бросили недаром. Теперь твои соседи.

- Как так?

- Ты Анну Ивановну помнишь, покойницу бригадиршу? Нет? Ну так она моей Проичке доводилась крестной и Чулково свое по духовной ей отказала. Три тысячи душ, дом с парком.

- Поздравляю, дядюшка, поздравляю.

- Наследство хорошее, - заметил Василий и спрятал карты.

Проичка прилежно кушала землянику.

- Ну, нам пора, пуля в лоб. Прощайте, господа. Ждем вас к себе обоих.

Тарантас отвалил. Василий глядел в глаза Владимиру.

- Так на орехи?

- Что?

- На орехи играем, говорю? Вот же тебе орехи.

Он вытащил из кармана целую горсть и рассыпал на столе.

Владимир недоумевал: подскочивший Костя начал выкладывать новые пригоршни. Волоцкие, грецкие, кедровые, миндальные завалили стол. Наконец, Костя выхватил кокосовый орех, ткнул в него пальцем и, осклабясь, на ладони поднес Владимиру. Вместо ореха был череп.

Владимир обиделся.

- Однако, это...

Василий погрозил Косте. Слуга, повернувшись, вышел. Скоро у крыльца застучали дрожки, и Череп, подсадив барина, растопырился за ним сзади.

- Владимир, прощай. А что табачку, не хочешь? Хорош табак, недурна и табакерка. Мне прошлой ночью ее Наполеон проиграл. Денег у него не было с собой; возьми, говорит, Вася, табакерку.

Владимир фыркнул: "А, чтоб тебя!" - и засмеялся вослед умчавшимся дрожкам.

Орехов на столе он не нашел и долго дивился фокусу.

Приятели часто начали наезжать в Чулково. Елпифидор Сергеич их развлекал обедами, а Проичка разговором. Она была девица веселая, ровного нрава, лишь из кокетства иногда жеманилась, как героиня романа. Этих романов начиталась она в Москве. Василий, навещая бригадиршу, привозил цветы, конфекты и модные книжки.

Была уже середина лета, когда Владимир решил признаться Проичке в чувствах и просить руки. Тут явилась ему преграда в лице приятеля. Едва Владимир, уединившись с Проичкой, намеревался говорить, тотчас показывался Василий. Зачем он ездит в Чулково? Владимир ревновал.

Он придумал открыться Проичке после всенощной, накануне Ильина дня. Под визг и щебет стрижей над ветхой колокольней, задевая воздушным платьем могильные кресты, прошлась Проичка с Владимиром вокруг церковной ограды.

- Знаете, кузен, мне сегодня утром это же самое сказал ваш приятель.

Владимир замер.

- Что же вы?

- Я просила его обождать до завтра. Уж подождите и вы. За ночь я все обдумаю и решу.

Владимир не находил слов.

- Но как же... тут нечего решать... Я ваш друг детства.

- А он друг юности.

Они вышли из церковных ворот. Коляска с Пификом на запятках понесла их к дому. Стрижи звенели над переливами спелой ржи.

В столовой Елпифидор Сергеич раскладывал гранд-пасьянс. Василий следил за его занятием. Кипел самовар.

- Пифик, трубку! Ну что, помолилась, Проичка?

- Помолилась, папенька.

- За бригадиршу Анну молилась ли?

- Я за всех молилась.

- Славная была старуха, пуля в лоб. Только уж не взыщи: другого разговору у ней не было, как про бригадира-покойника да про матушку-царицу. Бывало, зайдешь к ней, ну как, мол, Анна Ивановна, пуля в лоб, что новенького на свете? "Да что, - скажет, - ничего, батюшка, не слыхать, окромя того, что мой Иван Савельич царице намедни представлялся". А уж его лет сорок как схоронили. И сейчас расскажет, пуля в лоб, как ждал у царицы в приемной Иван Савельич. Ждал, ждал, и смерть ему курить захотелось. Не вытерпел бригадир, закурил трубку, ан царица-то и выходит. "Ничего, говорит, - кури, Иван Савельич, покурила бы и я с тобой, да вишь, больно дела много". Ну, уж тут всегда, бывало, всплакнет старушка.

После чаю Проичка спустилась в цветник. К ней подошел Василий.

- Жажду услышать мой приговор.

- Нет,- твердо сказала Проичка.

- Нет?

- Нет.

- А если бы не было его? - Василий кивнул на Владимира, стоявшего на балконе.

- Тогда... Не знаю... - Проичка вспомнила, что говорят в таких случаях героини, но Василия ей было жаль. Чтобы утешить его, она дала ему розу.

Владимир с балкона видел это.

Приятели выехали верхами, конь-о-конь. На душе у обоих было нехорошо.