Новеллы

Дни и ночи она бегала, не зная усталости, по хуторам. Точно обезумев, в отчаянии металась по дорогам, останавливая каждого и расспрашивая, и даже стала уже сомневаться, говорят ли ей правду, не скрывают ли чего.

- Может, померла? - мелькнула мысль.

Померла? - повторила она и опустилась, сраженная, на обочину. - Попала под повозку, в речке утонула или какие-нибудь собаки ее растерзали? Ведь она еще совсем маленькая, беззащитная. Куда же она могла пойти в одиночку?

Анне поднялась и снова бросилась на поиски.

В конце концов она обнаружила беглянку в какой-то лачуге и, волчицей кинувшись к ней, подхватила на руки.

- Ах ты мерзавка, макака, дрянь ты эдакая! - приговаривала она сквозь слезы, прижимая дочку к себе.

Анне шал домой, прямо-таки пританцовывая.

- Где ты была, куда ты ходила? - допытывалась она у дочки.

- Много где была, - отвечала та с умудренным видом. - Аж до самого города дошла. Ой, мама, сколько там вещей и чудес!

Нельзя все ж таки с ребенком ходить побираться, решила про себя Анне, совсем пропадет девчонка.

И придя домой, велела мужу истопить баню, чтобы отмыть дочь от чужой скверны. После того как они напарились и намылись и Анне излила мужу все боли и отчаяния последних дней, они все трое улеглись спать на полке.

Посреди ночи маленькая Мари проснулась от кашля. Открыв глаза, она увидела, что баня полна огня и густого дыма. Косулей соскочила девочка с полка и кинулась к выходу. Упала, поднялась, опять упала. Обуреваемая страхом, она даже не кричала, только упорно пробиралась к двери. Как она оказалась во дворе, она и сама не помнила, но когда она оглянулась на баньку, та была вся в огне. Гигантскими змеями тянулись к ночному небу черные столбы дыма. Всполохи пламени уже пробивались сквозь крышу, и снег вокруг был странного красновато-розового цвета.

В одной рубашонке, босая, стояла она поодаль в снегу и испуганно смотрела на горящую баню. Это было что-то захватывающее, ужасающее. Широко распахнул глаза, дрожащая, трепещущая, она смотрела на эту феерию, смотрела, стоя прямо против огня, без плача, без крика. Она даже не могла кричать, не чувствовала страха — оба была просто зачарована колдовски пляшущими языками пламени.

Черное небо побагровело, облака были точно кровью обрызганы.

И тут только у нее впервые вырвалось:

- Мама, мама!

Только теперь она стала осознавать, что мама и папа ее остались в огне и что нужно кричать, звать на помощь.

С криками, голося, сбегались на пожар мужчины и женщины, из колодца ведрами несли воду. Но пламя уже взвилось над банькой, объяв целиком всю постройку.

- Люди остались в огне! Люди остались в огне! - закричали наперебой.

- Звонарь с женой и дочкой сгорел! - запричитали.

- Беда-то, беда какая!

Поднялся ветер, и пламя метнулось к кирке. Пожар грозил перекинуться на дом пастора. И люди, заметив это, побежали с ведрами туда.

- Спасайте дом пастора! Тут больше ничем не поможешь! - раздались возгласы.

И как на откатной волне, голоса стали удаляться.

- Тут больше ничем не поможешь!

- Боже великий, помилуй их души, - шептали женщины.

- Сгорели. Погибли в огне, - переговаривались, уходя, мужчины.

Ребенок стоял и смотрел.

Небо было кроваво-красным, и языки пламени, словно гарцуя, вздымались ввысь. Это был уже даже не огонь, это были ужасные, жуткие лошади с огненной гривой и сияющими огнем копытами, которые оглашали ночь своим исполинским ржанием. Они вздымались из пламени, красные, с кровавыми глазами и растворялись, уносились во тьму. Гигантские змеи обвивали их крупы, тянули головы к нему, извиваясь и изрыгая яд, и лошади, словно спасаясь от них, рвались и рвались кверху.

Это было так диковинно, так сказочно-ярко. Видение исчезло лишь, когда пламя спало, как бы осело со стоном вниз. Еще несколько мгновений — и, взметнув фонтан искр, рухнула кровля баньки.

- Мама, мама! - опять вскрикнула девочка.

Какая-то женщина, шедшая обратно, заметила ее.

- Детонька! Детонька, - воскликнула она, - как ты здесь очутилась?

- Мама, мама! - всхлипывал ребенок.

- Бедненькая! - заохала женщина. Папа и мама в огне погибли. Бог весть как еще ты-то живой осталась. А теперь стоишь тут, птенчик, в одной рубашонке, босиком, стынешь... Ой ты, несчастье, ой беда-то какая!

Она подхватила ребенка на руки и отнесла к кистеру. Здесь девочку уложили в теплую постель, успокоили, пожалели; женщины, сгрудясь вокруг, не могли сдержать слез.

- Бедняжка! - вздыхали они.

- Ох ты пташка ты горькая!

- Что ее теперь в жизни ждет?

- Маленькая, слабенькая...

- В чужих людях придется жить!

Но она ничего этого не слышала, не замечала хлопочущих вокруг. Она таращила испуганные глазенки и видела только лошадей, красных лошадей, поднимающихся к черному ночному небу. Как зачарованная смотрела она на это волшебное видение и такой пьянящий, сладостный дурман охватывал ее душу, словно она сама вместе с огненными скакунами мчалась верхом над лесами, хуторами, озерами. Глубоко внизу чернела равнина, вверху плыли красные облака.