— Я даже не буду касаться неподобающего тона, какой вы позволили себе, но обвинение в пиратстве, можно смыть только кровью!
— К-к-каком п-п-пиратстве?!
— А какие ещё неподобающие действия могут быть, если мой корабль привёл в гавань чужое судно без экипажа?! Только предположение, что мой корабль пиратски напал и захватил его! То есть, вы назвали меня и моих офицеров пиратами, так что стреляться вам придётся со всеми моими офицерами!
— К-как со всеми?!
— Ну, захватывали мы все, значит все – пираты, — спокойно объяснила я. Николай где-то в сторонке прикинулся ветошью.
— Н-но я не обвинял вас в п-пиратстве!
— Не знаю, о чём вы! Но я это слышал собственными ушами! В чём вы ещё желаете меня обвинить и чем унизить?!
— П-послушайте! Я ничего подобного не имел в виду!
— Хорошо! Мы ведь русские люди в чужой стране, и так как данное обвинение было без свидетелей, можете принести мне свои извинения, и начнём наш разговор сначала! Я же не буду рассказывать своим офицерам о том, что вы назвали их пиратами.
— Ув-важаемый Николай Оттович! — оп-па! а этот крендель даже наше имя-отчество знает, и так борзеет! Ой, как мне не нравится его морда! — Мне кажется, что мы не так друг друга поняли и погорячились…
— Милостивый государь! Вы это называете извинениями?!
— Простите! Но вы меня перебили, и я просто не успел договорить! Уважаемый Николай Оттович! Я совсем не имел в виду обвинения вас в пиратстве, и никоими своими действиями не желал нанести ущерб вашей чести! В чём прошу принять мои искренние извинения! — ох, до чего же скользкий типчик! Придётся ему память подтереть, причём грубо, пусть полечится…
— Хорошо! Пусть так и будет. Ваши извинения приняты! Теперь по вашему, вернее голландского посланника вопросу: Нами в море было отбито у пиратов судно, принадлежащее голландской компании, о чём есть заверенные у нотариуса показания спасённых пассажиров и выжившего механика судна. Это судно приведено в порт моей перегонной командой и оно находится под моей охраной до решения призового суда, что видимо, не устраивает представителей компании, не желающих идти на финансовые издержки. В суде интересы моего корабля будет представлять аккредитованный английский адвокат. Надеюсь, я достаточно ясно и подробно изложил суть дела?
— Но при чём здесь суд? Как это будет выглядеть, русский капитан за спасение судится с судовладельцем?
— Сударь! Вы немного путаете призовой суд и суд уголовный.
— Да какая разница! И так начнут Россию полоскать…
— Боюсь, что если пойти на поводу голландцев, то выглядеть это будет куда хуже, дескать, почему это русские побоялись призового суда и отказались от положенного по закону, наверно у них рыльце в пушку! Вот именно поэтому суд просто обязателен, тогда писать уже никто ничего не сможет, а если напишет, то его привлекут за клевету, тот же губернатор, так как это будет намёк на него, как главу администрации, которой суд подчиняется.
— И нужно вам было эту кашу заваривать?
— Вы снова какие-то намёки делаете. Словно мы могли поступить бесчестно и не помочь жертвам пиратов?
— Ну, хорошо, хорошо! Будем считать, что вы всё правильно сделали. А от меня вам что требуется?
— Всего лишь засвидетельствовать вам своё почтение и сообщить, что мой корабль находится на вверенной вам территории. А ещё нужно ваше свидетельство, что вы мной извещены о сути изложенного случая.
— Хорошо! Я извещен и принял ваше почтение!
— Нет, мне это требуется письменно, так требуют в суде.
— Но я же всё знаю только с ваших слов, и лично нигде не присутствовал.
— Так и не требуется ваше подтверждение фактов, только изложение, что вы мной поставлены в известность, — на его лице отразилась мыслительная работа и промелькнула радость, кажется, он придумал какую-то гадость, ведь прошедшее унижение такой не простит никогда, тем более с гонористыми шляхетскими корнями!
— Хорошо, я напишу и жду вас завтра к обеду.
— Я очень сожалею, но у нас трудно со временем, а эта бумажка может задержать назначение суда, так что я вынужден просить написать мне её сейчас, я подожду…
— Ладно, сейчас… — он быстро сел и стал писать…