Новик

Немного помолчав и подумав, Андрей отправился к Илье. Требовалось срочно сменить тему. Просто, чтобы не загоняться и отвлечься.

Тот отдыхал возле кузницы. После завершения ударных работ, требующих максимальной концентрации человеко-часов, кузнеца оставили в покое. Точнее позволили заняться обустройством своего рабочего места.

— Смотрю, ты уже уголек жечь начал? — кивнул Андрей на горн, раздуваемый Ильей.

— Так и есть. Хочу проверить меха твои.

— Ты ведь помнишь? Клятву дал.

— Такое забудешь, — усмехнулся кузнец. — Бессмертием своей души поклялся, что все, узнанное от тебя, никому без твоего разрешения сказывать не станут, показывать или иным способом сообщать. — повторил он свои слова в упрощенной форме и истово перекрестивший, поцеловал крест, и, чуть прищурившись, очень тихо добавил. — ведун.

— Ты такого слова не сказывай. — нахмурился Андрей, оглядевшись и проверяя, что никто не слышал. — Вот услышит кто. Проболтается священнику на исповеди. И все… поминай как звали. Не только меня. Но и тебя. Никого не пощадят.

— Чай не дурень, понимаю, — очень серьезно ответил кузнец.

— Ладно. Что с мехами? Удалось разобраться?

— Дуют — лучше не придумаешь. А главное — постоянно. Куда не тяни — все одно — дуют. Славно!

— Готов уже дела делать по ремеслу своему?

— А то!

— Тогда смотри, — показал ему Андрей сулицу. — Видишь какой наконечник. Нужно таких же. Только в черешке плоском пару дырок наделай. Чтобы можно было нагелями крепить на древке.

— А чего таких? Почему не с втулкой? Они же лучше.

— Железа больше уходит, да и дольше делать. Кроме того, с черешками можно сделать древко тоньше. А значит и втыкаться станет лучше.

— Хочешь сделать как джиды у Мити Косого, только побольше?

— Именно так. — вяло улыбнувшись, ответил Андрей. Сулицы в эти времена не употребляли и не знали, а вот джиды — вполне. Хоть и бытовали они ограниченно.

— И сколько их делать?

— Четыре-пять десятков. Нужно посмотреть, как пойдет. В день уложишься?

— Не знаю. — вполне честно ответил кузнец. — Нужно пробовать. Я ведь оружия ранее не делал.

— Тогда пробуй. Вечером посмотрим — сколько их получилось сделать. Сразу и решим все… — сказал он. Пожелал Илье удачи да отправился дальше. Ему требовалось также проведать Марфу, которая осваивала весьма непростое дело учета. Для ее в целом гуманитарной головы — адский ад.

Подошел.

Взял несколько листов бересты. Пробежался по ним глазами.

— Ты нас под монастырь подвести хочешь? — тихо прошипел он.

— А что не так?

— Ты зачем так числа пишешь?

— Ох… — только и выдавила она, осознав свой косяк. Она ведь вместо местного обычая записи применяла вполне современные для XXI века приемы фиксации данных с помощью арабских цифр и специальных значков.

— Перепиши нормально.

— А с этими листами что делать?

— Соскреби. Если не удастся, то сожги после переписывания.

— Поняла, — понуро повесив голову произнесла она.

Парен же, покачав головой и поцеловав ее напоследок, направился к Евдокии, которая сидя у котелка внимательно за ними наблюдала.

— Как у тебя дела, мам? — максимально добродушно спросил он.

— Помощи дочери не хватает, — с легкой издевкой ответила она. — Вон — баклуши бьет. Бездельница.

— Она занимается делом.

— Да какое это дело? Кому какая польза от ее возни с этими закорючками?

— Ты сама в этом виновата.

— Я?!

— Недосмотрела за дочерью. Вот кто и сглазил или еще какую пакость навел. Да и потом. Неужели тебе было непонятно, что она не притворяется? Что действительно не понимает и не умеет? Отчего не учила добре?

— Не верила, — серьезно произнесла Евдокия. — Да и какая это волшба, если от нее грамоте обучаются?

— Чего не ведаю, того не ведаю.

— Да? А мне тут сказывали — с волколаком ты совладал зимой.

— Устинка с Егоркой языком мелят, что метлой метут?

— Потрепаться они здоровы, — согласилась Евдокия, усмехнувшись. — Сказали, еще что ты тому волколаку предложил мир и братание. Да он не согласился.

— Брешут. И про волколака, и про братание.

— Мы с тобой одной крови, ты и я. — произнесла Евдокия. — Не твои ли слова?

— Слушай. Не нужно повторять всякие глупости за этими бестолочами. Они от страха тряслись в землянке, так что мне не ведомо, что им почудилось. А про волколака я уже тогда им сказал — сие глупость.

— Не поэтому ли ты крепостишку ставишь? Не нового ли их прихода боишься?

— Есть существа по-страшнее волколаков.

— Кто же?

— Татары. Разбойники. Да даже свои собственные поместные дворяне, что с ума попятили от жадности.

Евдокия зло зыркнула, но промолчала.

— Не расскажешь, что ему воевода посулил?

— Нет.

— Петр мертв. Воевода уехал. Какой смысл молчать? Я хочу знать, к чему готовится. Ты ведь понимаешь, Петра твоего подставили под удар. Кто-то воеводу настроил против него. Он ведь в сотники метил. Не так ли? Понимаешь, что произошло?

Евдокия отвернулась. Молча.

Андрей с минуту подождал. Пока не догадался присесть рядом и не обнять ее. И теща зарыдала. Тихо. Просто чуть подрагивая. Но в три ручья.

— Его сгубили. Свои же. — вкрадчиво произнес Андрей.

И Евдокия не выдержала, начав подвывать, схватилась обоими руками за лицо.

— Что они ему сказали?