Новик

То хаял Сталина и превозносил Хрущёва, то сожалел о крещении Руси в православие, а не в католичество, то превозносил Петра Первого и ругал Иоанна Грозного за одни и те же поступки, ловко жонглируя фактами и цифрами, проверить которые я не мог. Ладно хоть не дошёл до аргумента в духе «сдались бы Гитлеру — пили бы баварское», иначе бы я точно ему врезал прямо в купе.

Но вывести меня из себя ему всё-таки удалось, и мне оставалось только скрежетать зубами, глядя на его поганую насмешливую улыбочку. Я как раз пытался доказать, что опричнина и уничтожение старой знати — необходимая мера, что без этого никак нельзя было обойтись, и что если бы первую жену Грозного не отравили бояре, история пошла бы совсем другим путём. Вещал я всё это с жаром, достойным выступлений Жириновского, так, что аж сердце закололо от переживаний.

Что-то он мне сказал… В духе «можете попытаться» или вроде того. А потом я очнулся здесь. Профессор чёрной магии, мать его за ногу.

Я издал протяжный стон, хватаясь за голову.

— Никит Степаныч! — забеспокоился Леонтий.

Я снова поднялся, сел, хватаясь за голову и раскачиваясь туда-сюда, как китайский болванчик.

— Леонтий… — тихонько позвал я. — А кто нынче государь?

Догадываться я уже и так догадывался.

— Так ведь Иоанн Васильевич! — удивляясь такому вопросу, ответил дядька.

Вариантов было немного, это либо времена Грозного, либо времена его деда. Тоже, к слову, Грозного.

Я растерянно озирался по сторонам. Кругом зелёная степь, колышущаяся от ветра, стреноженные лошади пасутся неподалёку. Люди в таких же стёганках, как у нас с Леонтием. Воткнутые в землю стрелы, похожие издалека на белые причудливые цветы. Трупы, лежащие ничком и раскинув руки во всю ширь, со следами сабельных ударов и торчащими обломками стрел.

По коже пробежал холодок, я попытался подняться на ноги. Зашатался, меня тут же подхватил за локоток дядька, приглядывающий за мной. Куда идти и чего делать — я даже не представлял.

Все остальные ловко обирали убитых татар, распоясывая их, стаскивая сапоги и даже заглядывая во рты в поисках ценностей. Понятно, трофей — он и в Африке трофей.

— Ты не переживай, Никит Степаныч, твово татарина я обыскал уже, — сказал дядька, проследив за направлением моего взора.

— Новик! Живой? Славно! — к нам вдруг подъехал всадник на пегом коне. — Не то батька твой шибко осерчал бы!

У этого всадника на голове возвышалась железная остроконечная шапка, а вместо стёганой куртки он носил длинную кольчугу из крупных колец. К седлу у него был приторочен колчан со стрелами, на поясе висела сабля в богато изукрашенных ножнах. Вид у него был лихой и грозный.

— И куда погнался? Как будто на твой век татарвы не хватит! — засмеялся всадник. — Ну, чего молчишь-то?

— Так его татарин сабелькой приголубил! — ответил за меня дядька. — Вон тот!

Я посмотрел на мёртвое тело татарина, не испытывая никаких эмоций по этому поводу. Перенос во времени и пространстве волновал меня гораздо больше.

— Память Никите Степанычу отшибло сабелькой-то, — добавил Леонтий.

— Даст Бог, вернётся, — пожал плечами всадник, разворачивая лошадь. — Сам, бывало, по голове получал так, что и ведать не ведаешь, кто ты и где ты. Если нужно, то с обозом езжайте.

Я помотал головой, отказываясь от такого предложения. Не настолько плохо я себя чувствовал. Всадник, имени которого я так и не спросил, уехал дальше, оглядывая наше воинство, а я решил разобраться с тем, что у меня есть с собой.

Мой шлем нашёлся тут же, неподалёку, с длинной вмятиной наискосок. Не будь шлема, валяться бы Никите Степанычу сейчас с разрубленной головой. А так… Не знаю даже, что хуже.

Сабля у меня была похуже, чем у этого господина, но тоже неплохая, кривой кинжал, нож в сапоге. Вооружён до зубов, если сравнивать с тем же Леонтием. На шее обнаружился крест на серебряной цепочке, богато. Карманов не было. Денег в карманах тоже.

Всё было в новинку, всё хотелось изучать, трогать, разглядывать, не смущаясь того, что я выгляжу идиотом в глазах окружающих. Разве что отдельные воспоминания или мышечная память прорывались ко мне, когда я касался того или иного предмета, так, например, кинжал я взял сразу правильным хватом, почему-то зная, что заколол им человека в бою. Причём не в этом бою, а в каком-то другом.

Это давало надежду, что и остальная память мальчишки вернётся. Смутную, совсем малую, но хоть какую-то.

— Ну, Никит Степаныч, едем, — сказал дядька. — Собрались уже все.

И в самом деле. Подъехал обоз, несколько телег, на которые сгрузили раненых и все трофеи, уцелевшие лихо взлетали в сёдла. Дядька и мне подвёл серого коня, недоверчиво косящего на меня глазом и приплясывающего на всех четырёх ногах.

— Серко! Не дури! — строго сказал дядька.

Так же лихо вскочить на мерина, не касаясь стремян, у меня не получилось. Я и не пытался. Я осторожно забрался в седло, укрытое чепраком из овечьей шкуры. Леонтий подержал узду, пока я устраивался поудобнее.