Новик

— Наука баллистика с тобой бы поспорила, — сказал я, укладываясь на траву животом. — А вот так из лука можешь?

— Из самострела могу, — сказал Леонтий.

— И часто ты с собой самострел возишь? — хмыкнул я.

Дядька не ответил, я же устроился поудобнее, принимая положение для стрельбы лёжа. Сапогами упёрся в грунт, опёрся на локти, грудью и животом вжался в землю. Ствол карабина даже не шевелился, держал я его крепко, тщательно выцеливая берёзку впереди.

Выстрелил. На этот раз к мишени отправились вдвоём, больше стрелять я не планировал. Моё отбитое плечо тоже начало побаливать, отдача от дымаря выходила зверская.

— Ишь ты! Попал ведь! — удивился дядька.

— Ворошиловский стрелок, — тихо пошутил я.

— Чего? — не понял Леонтий.

— Как шилом, говорю, — сказал я.

— А, да! Насквозь тоже! Ну, человеку-то и вовсе шкуру попортит, — покачал головой Леонтий. — Хоть бронному, хоть какому.

— Хоть конному, хоть пешему, — ухмыльнулся я, разглядывая следы нашего вандализма.

— И для засады-то хорошо! — оценил дядька.

— Это ерунда. Вот из лука стрелять, это, считай, с малолетства учить надо. А тут любому деревенскому увальню покажи разок, он за два с половиной занятия научится. Криво, косо, но стрелять сможет, ему и целиться-то особо не надо, — сказал я.

Я и сам только сейчас начал осознавать, какие возможности могут открыться перед нами, если я возьмусь обучить для царя полк стрельцов с принципиально новым оружием. Или даже роту егерей со штуцерами, с нарезным. Любители старины, которые сражались точно так же, как сражались прадеды несколько веков назад, будут недовольны нововведениями, но царь, я думаю, оценит. Всё-таки Грозный — один из немногих царей-реформаторов.

Мушкет я убрал обратно в чехол, дядька тем временем поймал наших лошадок. Мы ещё немного поглазели на сквозные отверстия в трухлявой берёзе, а потом оседлали коней, испуганно прядающих ушами, и поехали обратно к Москве. Оставалось теперь только проникнуть на пир, на царёвы именины, чтобы этот подарочек вручить лично государю, а не одному из его дьяков, чтобы мушкет затерялся в сундуках и клетях.

А именины уже завтра.

Гулять собиралась вся Москва, Иванов день отмечали с размахом, достойным открытия Олимпиады, пусть даже всемогущая православная церковь не одобряла таких развлечений. И на царский пир тоже можно было попасть, было бы желание и достаточное рвение. У меня и того, и другого хватало с избытком.

В деревнях так и вовсе день Иоанна Крестителя, или Ивана Купалы, если по-простому, отмечали почти как язычники, с кострами, венками, обрядами и песнями. Языческое тесно переплеталось с христианским, и никакие указы митрополитов и патриархов не могли вытравить древние народные традиции.

— Нет, всё же ловко ты придумал, — хмыкнул дядька, когда мы выбрались обратно к дороге и поехали в сторону города. — Если и впрямь к государю попадёшь, он такую игрушку точно оценит.

— Дай-то Бог, — вздохнул я.

От этого мушкета, на который я потратил все сбережения, зависело слишком многое. А я не люблю складывать все яйца в одну корзину.

До Москвы добрались быстро, лавируя между подводами с сеном и телегами с продовольствием, ежедневно прибывающими в город из окрестных деревень. Все готовились к завтрашнему празднику.

Праздников тут было больше, чем красных дней в производственном календаре, выходило так, что обычный вольный крестьянин отдыхал даже чаще, чем какой-нибудь менеджер или рабочий. Да, во время страды работать приходилось от зари до зари, там один день весь год кормит, но в остальном — график получался гораздо более щадящий, чем у его далёких потомков. Доиндустриальное общество, всё-таки, нет необходимости изо дня в день точить гайки или варить кофе для пробегающих мимо белых воротничков.

На постоялом дворе истопили баню, запекли поросёнка с кашей, достали из погреба вино. Я, однако, не засиживался, мушкет нужно было вычистить и смазать перед тем, как дарить, и это дело я доверить не мог даже Леонтию. На это нехитрое дело я убил почти весь вечер, вспоминая, как иногда после стрельб чистили всю оружейку, высаживаясь рядком на взлётке с ветошью в руках.

А утром, под звуки колокольного звона, мы отправились в церковь. Праздник всё-таки, в первую очередь, церковный. На этот раз не в Успенский собор, выбрали церковь попроще, всё-таки в каждой слободе имелась своя собственная, и мы отстояли службу в ближайшей. А уже после того, как обедня закончилась, я метнулся в свою светёлку, забрал мушкет, упакованный в кожаный чехол с тесьмой, и мы с дядькой поехали к Кремлю.

На Красной площади уже вовсю начинались народные гуляния, доносилось звяканье бубнов и гудение жалеек, свист и песни. Там мы с Леонтием и распрощались, он отправился поглазеть на скоморохов, а я пошёл внутрь Кремля.