Новик, невольник, казак

С каждым словом голос ее звучал все громче, вот-вот сорвется на крик. Пришлось обнять и прижать так, чтобы она говорила мне в грудь.

– Вот что бы ты сделал? Как поступил?

– Ты права, – я нежно погладил ее по голове и вздрагивающим плечикам. – Никто бы не смог устоять. Жизнь родных – это та цена, которую даже самые сильные заплатить не могут. Это ахиллесова пята каждого нормального человека. Не осуждай себя. Что бы тебе ни пришлось сделать, ради их спасения, все простится. Если не людскими законами, то уж на небесах наверняка снисхождение будет.

Девушка притихла, слушая.

– Думаешь, почему казаки бобылями живут и женщин на Сечь не пускают под страхом смертной кары? Как раз для того, чтобы у врага не было над ними власти. Чтобы ничего нельзя было предложить воину такого, что заставило бы его совершить предательство по отношению к вере и товариществу.

– Предательство?! – вскинулась Олеся и стукнула меня кулачками в грудь. – Кто говорит о предательстве? Я никого не предавала! Слышишь?! Никого! А только закон казацкий нарушила, чтобы кошевого увидеть и поручение исполнить.

– Да тихо ты, развоевалась… – Я сгреб ее обратно в объятия. – Кто ж тебя обвиняет? Объясняю только…

– Хорошо объясняешь… – пробормотала девушка и почти слово в слово повторила мои мыли о ней: – Не знаю, Петрусь, что ты вспомнишь, когда память вернется, но что вырос ты не в крестьянской избе – могу поклясться. Слишком образован…

– Знаю… Многие так говорят. Особенно часто попрекают тем, что белоручка, мол.

– Глупости какие… – Олеся снова отстранилась. – Нашли чем шпынять.

Я заметил: она любит глядеть в глаза, когда пытается убедить в собственной правоте.

– Научиться махать вилами или косой может каждый. Куда сложнее – грамоте или врачеванию. Выглядишь ты молодо, а глаза – как у моего отца. А он уже за полвека перешагнул и лет двадцать, как на Рогатинскую парафию[21] рукоположен был.

– Что-что?! – восклицание вырвалось раньше, чем я успел сдержаться. – Ты дочь священника из города Рогатина?

– Ты знал моего отца? – в свою очередь удивилась девушка. – Правда?

– Нет… Но такое совпадение… Подожди… Ту девицу, кажется, Анастасия звали. Точно – Анастасия Лисовская…

Глаза у Олеси снова обрели размер чайных блюдец.

– Я тоже Лисовская… Но сестры Анастасии у меня нет. Мария, Вера и София… Маму Серафимой звали. Отца – Гавриилом… – она вздохнула и перекрестилась. – Царство им небесное.

– А как маму твоего отца звали? Бабушка или прабабушка Анастасия или Александра в вашем роду были?

– Прабабушка Агафья. Померла уже. Бабушка – Катерина… тоже схоронили. Больше года уже. Тетя Варвара с нами жила… Младшая сестра отца. Лет на десять меня старше. Басурмане… замордовали ее… в ту же ночь… как только полон на выгон вывели, да вязать стали…

– Тише, тише… – пришлось обнять крепче. – Все мученики… в раю уже. Им там хорошо. И если смотрят на тебя сейчас, пусть не печалятся слезами. Помолись за них, если хочешь, но только не плачь. Не надо… Теперь всё будет хорошо. Обещаю. Мы завтра же отправимся в путь. Доберемся до Кафы. Найдем твоих сестер и… Я не знаю еще как… Выкупим или украдем, но обязательно освободим их. Слышишь меня? Клянусь!

Пытаясь успокоить Олесю, я забыл, что «почти ничего не слышал» и не должен знать, где сейчас ее семья. Но девушке, к счастью, сейчас было не до нюансов. Ей очень хотелось верить моим словам. И я продолжал говорить дальше, совершенно не сомневаясь в том, что у нас получится. Потому что впервые за все время понял – это не мой мир, не моя история. А значит, здесь еще ничего не произошло, ничто не зафиксировано и все может быть иначе, чем я помню. Другие личности будут действовать в другое время и с иными результатами. И все те беды, войны и несчастья, которыми полна история моей Родины, совершенно не обязаны случиться здесь. Конечно, я не та фигура, которая может повлиять на ход истории, изменить судьбу мира, но кое-что и кое-где – подправить вполне способен.

Взять хоть, к примеру, эту девушку, которая в том, моем мире стала наложницей султана… Правда, столетием раньше и под другим именем… Если историки не врут. Да наплевать! Здесь Олеся ничьей наложницей не будет! Потому что я этого не желаю! И пошли все лесом…

* * *

Плавни шумели на ветру, заставляя непроизвольно вздрагивать при каждом порыве… Первые несколько часов. Пока птицы не привыкли к нам, занеся в список безвредных, и не начали снова засиживаться на ветках ольхи, приняв на себя добровольные обязанности стражей. Сидят спокойно или заняты какими-то своими пернатыми делами – значит, и нам беспокоиться не о чем.

Мое обещание помочь Олесе спасти сестер настолько ее растрогало, что дальнейший разговор ненадолго прервался для совершения того, что никак не получалось. Причем второй раз мы уже никуда не торопились, вкушали удовольствие медленно, с расстановкой… Стараясь растянуть приятное мгновение до бесконечности. А то и дольше…