Новиков

— Чем только я его не сек — молчит. Наконец, после новой разделки назвал одного мужика. Взяли его — не признается. Порем — твердит, что напрасно. Я к моему вору. «Скажи, что соврал про мужика!» — «Ошибся, память худая. Не он это, а вот кто…» Что же вы думаете? Пять человек оговаривал, и все они на поверку невинными оказались. Тогда, боясь, чтобы непомерным сечением бездельника моего не умертвить, удумал я испытать особое средство — велел бросить его связанного в жаркую баню, кормить соленою рыбою, а воды не давать.

— И долго так страдал он, бедняга? — спросил участливо Новиков.

— На третий день выдал-таки товарища, бестия! Или другой вам приведу случай…

— Да, да, люди есть разные, — нетерпеливо прервал Новиков, — но мы рассуждаем не о вашем примере, а говорим некоторым образом философски, держим в виду род людской в целом.

— Ну, разве что в целом, — согласился Болотов. — А я вам доложу…

— Погодите, теперь я вам скажу, — перебил Новиков. — Итак, человек, люди. И нет ничего для нас приятнее и прелестнее, чем сами себе. Самое важное — наука познания самого себя. Мы хотим весьма уроненную на свете добродетель снова возвести на ее величественный престол, а порок, яко гнусное и человеческой природе противоречащее вещество, представить свету во всей его наготе. И об этом пишется в нашем журнале «Утренний свет». А тех, кто попирает свое достоинство и противится благородным побуждениям, врожденным у человека, мы наказываем бичом сатиры, однако наказание достается лишь порокам, а не особам, то есть личностям.

— Я понимаю, — сказал Болотов. — Сатира не на лица, а на пороки.

— Нравоучение, — продолжал Новиков, — есть наука, которая направляет нас, ведет к благополучию и совершенству, но предписывает и наши обязанности. Это первая, важнейшая и для всех полезнейшая наука, и больше всех ей должно научаться юношество. Стало быть, речь идет о практическом наставлении, которое мы обязаны носить в сердцах наших, а оно служит мерою поступков и освещает совесть.

— Совесть — это хорошо, — заметил Болотов.

— Вижу, вам наскучили мои рассуждения, — улыбнулся Новиков. — Но я почел долгом дать вам понятие о наших правилах — ведь нам предстоит вместе работать.

— Мое дело маленькое, — сказал Болотов, — присоветовать, как разводить хмель или удобрять землю под плодовый сад. Где уж тут прославлять добродетель!

— Каждому свое, — ответил Новиков, — с разных сторон просвещаем мы читателей, но за исправление их нравов все вместе ответствуем. Значит, по рукам?

— Я от сочинения журнала не отрекаюсь, если вы возьмете на себя печатание. Материи заготовлено у меня довольно.

— О, когда так, — воскликнул Новиков, — за чем же дело стало? Если угодно, мы теперь же можем приступить к обсуждению условий.

Новиков предложил назвать журнал по-другому, «Экономический магазин» вместо «Сельского жителя», и выпускать его приложением к газете «Московские ведомости» дважды в неделю, по одному листу.

— Хватит ли у вас материала?

— Об этом не беспокойтесь, — заверил Болотов.

— А сколько вы получали от Ридигера за свой труд? Двести? Так на первый случай можно положить четыреста, и за прибавкою дело не станет. Сверх того вам пятнадцать экземпляров каждого номера. И начнем с нового, 1780 года.

Новиков был деловым человеком. Он сразу понял характер Болотова, изрядного крючкотвора, расчетливого хитреца, но работника добросовестного, и подробно оговорил с ним все пункты соглашения. Болотов понял, что каждую статью он должен писать на отдельных листах и посылать Новикову, на волю которого оставлялось выбирать материал и располагать статьи в номерах журнала по своему усмотрению.

Болотов был очень доволен знакомством с Новиковым и замечал впоследствии, что журнал сделал его известным в своем отечестве именитейшим экономическим писателем. Он уехал в Богородицк, усердно принялся за работу, в неделю — он отличался трудолюбием — заготавливал статей на полтора-два месяца вперед и скоро обеспечил «Экономический магазин» статьями до конца года.

В следующий свой приезд в Москву Болотов прямо отправился к Новикову и был прошен обедать.

— И всегда, — прибавил Новиков, — если не будете куда званы, приезжайте ко мне щи хлебать. Я в Москве ныне обжился и свой стол имею.

Новиков квартировал на старом месте, при типографии, но в комнатах его убранства прибавилось и полки для книг были заменены шкафами. Хозяин устраивался надолго и прочно.

К обеду собралось несколько человек, в большинстве молодежь, переводчики и авторы из студентов университета. К Новикову относились они с отменным уважением и ловили каждое его слово.

На стол и вправду были поданы щи — Новиков предпочитал испытанную русскую кухню и не любил затейливых разносолов, — потом уха из ершей и два поросенка с кашей. Гости показали изрядный аппетит, и Болотову подумалось, что они, похоже, не каждый день обедали.

— Журнал ваш, — обратился к нему Новиков, — принят публикою благосклонно, и число подписчиков час от часу возрастает.