Новобрачная

– А как долго это продлится? Жаль оставаться здесь взаперти. Такая прекрасная погода! – Я был уверен, что вы это скажете. И я, пожалуй, мог бы вам предложить небольшую вылазку…

– Какую? Говорите скорее!

– Сегодня вечером король Эдуард отправляется в Комеди-Франсез, чтобы увидеть мадам Жанну Гранье в пьесе Мориса Доннэ. Он заказал эту пьесу вместо какого-то другого английского спектакля, которого требует протокол. Туда приглашены лишь строго официальные лица. Но завтра в Опере состоится вечер балета для высшего общества и для друзей короля.

– И что?

– Один мой друг, который будет занят в этот вечер, уступил мне свою ложу. Хотите пойти со мной?

– Я? В Оперу? Может быть, это будет неосторожно?

– Не думаю. Если вы наденете то, что лежит в этой коробке, – сказал он, указывая на одну, еще не распакованную, – даже очень внимательный наблюдатель не сможет узнать в этой даме ту маленькую и неловкую новобрачную, которую мы проводили в церковь Святой Клотильды.

– Вы думаете? А моя мать?

– Ваша мать? – смеясь, сказал Дербле, – но ведь она в трауре по своей погибшей дочери. Она, конечно, безутешна: она не может отправиться в своих лучших нарядах преклонить колено перед королем Англии! Представляете?.. Соглашайтесь на мое предложение! Для всех вы станете прекрасной незнакомкой, загадкой… Неужели вам не хочется?

– Кто же может устоять? Хоть я и не люблю Оперу! Мне всегда казалось, что все, что там ставят, скучно и немного смешно, все эти полные женщины в пухлые теноры, изображающие легендарных героев! Это убивает всю романтику.

– Это оттого, что вы не любите бельканто. Видите ли, истинные любители оперы слушают лишь божественные голоса, не обращая внимания на внешность певцов. Ко успокойтесь! Я же сказал вам, что это будет вечер балета. Король – большой эстет, как и бы, и любит танцовщиц, потому что они всегда молодые, тонкие и гибкие. Ну? Пойдем?

– С радостью! Мне очень хочется увидеть короля.

В этот вечер Опера блистала, как шкатулка с драгоценностями. Большая люстра, свисавшая с расписного потолка, сверкала всеми своими хрустальными подвесками, и в их лучах горели огни бриллиантов, изумрудов, рубинов, сапфиров и жемчуга, щедро украшавших головы, шеи и запястья самых красивых и самых знатных женщин Парижа. Пышные туалеты и изысканные прически украшали пурпур бархата лож. Не было только шляп.

И действительно, во всех парижских театрах женщины обычно демонстрировали глубокие декольте и огромные шляпы с фантастическими украшениями, которые закрывали сцену тем, кто сидел сзади, заставляя их весь спектакль стоять в ложе. И только в Опере, в Опера-Комик и в Комеди-Франсез на спектаклях-гала запрещалось появляться в таких монументальных головных уборах, заменяя их диадемами, тиарами, коронами и другими драгоценными украшениями, к которым добавлялись иногда пучок страусовых перьев, султан или что-то еще, не менее громоздкое, что ничуть не меньше мешало зрителям.

В этот вечер на шеях различной свежести блистали исторические реликвии необыкновенной красоты. Что касается мужчин, то на одних были или парадные мундиры, блестевшие позолотой, или черные фраки, в петлицы которых вставлены белые гвоздики или гардении. И поскольку для них были отведены кресла в оркестре, то весь партер казался черно-белым, и на этом фоне выделялись лишь шевелюры различного оттенка.

Оказавшись в этой мужской когорте между Робером де Монтескью и Саша Маньяном, Антуан Лоран глазами художника рассматривал этот необыкновенный зал, а его спутники, вооружившись биноклями, очень вольно комментировали происходящее.

– Ну и сборище! – проговорил Монтескью, высокий, с гордой осанкой мужчина, который напоминал, по выражению его друзей, «гладиолус в бурю». Его любимым выражением было «лучше пусть тебя ненавидят, чем не знают». – Я впервые на официальном вечере чувствую себя, как дома.

– Как прекрасно! – воскликнул Маньян, приятный молодой человек, но со шпагой в руках становящийся зверем. – Здесь весь пригород Сен-Жермен, знаменитые англичане и все финансовые воротилы…

– Да, король собрал весь цвет. Он снова завоевывает Париж. Вы были вчера в Комеди-Франсез?

– Нет, и нисколько не жалею.

– А там было интересно. В театре все оттаяли, после того как король отпустил комплимент Жанне Гранье: «Мадемуазель, я вам аплодировал в Лондоне. Там вы представляли всю грацию и весь острый ум Франции». И сорвал овацию.

– Это продолжилось на параде в Венсене и особенно в ратуше. Наши добрые парижане криками приветствовали кортеж, направлявшийся в Лоншан на скачки.

– Я был там. Бедный Эдуард, зажатый на официальной трибуне между мадам Лубе и женой губернатора Парижа, незаметно вздыхал, поглядывая на жокейскую трибуну, собравшую столько красивых женщин и напоминавшую пышную корзину цветов.