Новочеркасск: Роман — дилогия

В минуты тоски и отчаяния, когда иной слабой душе уже мерещился конец света, он умел быстро пресекать в самом себе растерянность и находить выход из, казалось бы, самого безнадежного тупика. И если, ладонями сдавив виски и стиснув зубы, Прокопенко с опущенной головой сидел за письменным столом, это вовсе не означало, что он впал в отчаяние. Беспокойная мысль его металась до тех пор, пока не находила нужного решения.

Он думал сейчас о Якушеве и ни о ком больше. «Опознал он меня или нет, этот рослый суровый комиссар?» Как трудно было тогда в палатке вырвать руку из его железных, сомкнувшихся намертво пальцев. И если бы в отчаянии не бросился комиссар к смертельно раненной медсестре, давно бы бесславно закончилась жизнь Николая Модестовича. Вероятно, вывел бы его красный конвой за расположение войск, прозвучала бы короткая команда: «По врагу революции — пли!» — и все.

А сейчас… Пусть погибла Россия бездарного Николая Второго, пусть стала прахом белая гвардия, он, Прокопенко, все-таки жив, способен отличать день от ночи, дышать свежим воздухом и даже более того — командовать целой группой таких же, как он сам, патриотов, гордо именуемой «Новочеркасским центром по борьбе с большевизмом», ходить по Московской с карманами, набитыми деньгами, приказывать другим. Так неужели же все это он должен теперь потерять и подставить свой лоб под пули лишь потому, что жизненный его путь способен оборвать этот человек, ставший ответственным работником горсовета?! «Узнал он меня при этих двух встречах или нет»? — в бессчетный раз задавал себе один и тот же вопрос Прокопенко. — А впрочем, какая разница! Если не узнал при первой и остался неуверенным в своем предположении при второй встрече, то будет он искать третьей, и тогда Николаю Модестовичу, офицеру белой гвардии, от расплаты никуда не уйти. Ясно одно: им двоим в этом городе не жить. Кто-то один должен освободить место другому. «Пусть этим „кто-то“ будет бывший комиссар красного кавалерийского полка Якушев, — думал ожесточенно Прокопенко. — Ведь нападающая сторона всегда имеет преимущество, если она при этом не потеряет времени. Одним словом, медлить нельзя. Нужен исполнитель».

Прокопенко дотянулся до тускло-серебряного колокольчика и решительно позвонил. Василий вошел сразу, будто стоял все это время за дверью.

— Звали, Николай Модестович?

— Звал.

— Я слушаю.

— Как ты полагаешь, мои шер, вернулся ли с базара домой выдающийся новочеркасский куплетист, король толкучки Артемий Иннокентьевич Моргунов?

— Полагаю, не только вернулся, но уже давно находится в состоянии подпития, в которое ежедневно сам себя ввергает.

— Так вот, Василий, — распорядился Николай Модестович, — сервируй в этом кабинете столик на двоих. Французский коньяк из неприкосновенных наших запасов, балык, икра, лучшая колбаса и лимоны. Словом, чтобы все было как положено. А потом с обычными предосторожностями приведи сюда есаула Моргунова.

— Слушаюсь, — ответил верный слуга.

— А я за рояль, — вздохнул Николай Модестович. — Спасибо, что хоть эта привилегия у дворянина Прокопенко еще не отнята Советской властью.

И пока верный ординарец вносил в кабинет бутылки, бокалы и закуски, в зале с камином звучала музыка и раскатывался не очень веселый баритон Николая Модестовича:

Встретились мы в баре ресторана,
Как знакомы мне твои черты.
Где же ты теперь, моя Татьяна,
Моя любовь и наши прежние мечты?
Упали косы, душистые, густые…
Свою головку ты склонила мне на грудь…

Бывший есаул Артемий Иннокентьевич Моргунов прибыл в сумерках, подавленный и уже обо всем догадавшийся. Молча сел за накрытый столик, жадно осушил две рюмки коньяку подряд, закусил бутербродом с икрой.

— Настало время действовать, Николай Модестович? — спросил он хмуро.

— Настало, — сухо подтвердил Прокопенко. — Он стал крайне опасен. Короче говоря, более серьезной угрозы для нас еще не было. Либо он, либо мы. Полагаю, лучше мы.

Прокопенко достал из письменного стола план города и продолжал:

— Вот улица, по которой он ездит в гости к родному брату. Сейчас его служебный автомобиль поставлен на ремонт. В понедельник после партийного актива он наверняка решит проведать брата. Вероятно, воспользуется лошадью. Вот здесь, на перекрестке, будет уже в темноте не раньше девяти-десяти вечера. Стрелять надо в упор. У вас какое оружие?

— Браунинг.

— Не подойдет, — возразил Прокопепко. — Возьмите вот этот… надежнее. — Он выдвинул ящик письменного стола, достал из него завернутый в вышитую салфетку кольт и вручил есаулу. — А теперь, Артемий Иннокентьевич, садитесь ближе и обсудим вашу благородную акцию со всеми деталями. Но перед этим еще раз, по русскому обычаю…