Новочеркасск: Роман — дилогия

— Так это же хорошо! Зачем в этом фонде зерну лежать, если людям жить стало тяжко, — откровенно радовалась Надежда Яковлевна, но Александр Сергеевич, как и всегда, ворчал:

— Эх, Наденька, Наденька, святая наивность. Да ведь это же на крайнюю меру решилось наше правительство! Фондовые запасы нельзя оголять. А если самураи с востока или германцы с запада нападут? Что тогда?

Надежда Яковлевна замолкала, но тотчас же начинала атаку с другого фланга.

— Давно говорю, почему ты к первому секретарю горкома Тимофею Поликарповичу не сходишь? Он бы помог в эти трудные времена самым близким родственникам Павла Сергеевича. Да и был он у нас к тому же.

— Милая Наденька, — возражал в ответ Александр Сергеевич, — у тебя, извини меня, несовершенная память. Я ведь уже несколько раз говорил: Тимофея Поликарповича давно нет в Новочеркасске. Он в Сулине теперь. Это во-первых, а во-вторых, если бы он и был в Новочеркасске, я бы к нему все равно не пошел. Не умею я как-то просить, бог обошел меня подобным талантом. Да и что бы я ему сказал: «Здравствуйте, я брат знаменитого брата. Дайте мне килограмм сливочного масла»? Так, что ли? Нет, Наденька, уволь. Что бы тогда обо мне подумали?

И все в семье Якушевых оставалось по-прежнему. По утрам мать поила Веньку и Гришатку бурдой, именовавшейся фруктовым чаем, заворачивала каждому из них в чертежную желтоватую кальку по кусочку столь похожего на сыр кукурузного хлеба и отправляла в школу одного, другого в ветеринарно-зоотехнический техникум, в котором тот учился уже на втором курсе.

Он вытянулся, раздался в плечах, над верхней губой пробились жесткие усики. Отец подарил своему первенцу бритву, и теперь по утрам, подражая во всем Александру Сергеевичу, тот старательно мылил подбородок перед зеркалом.

— Смотри, мама, — злословил в такие минуты Венька, — никак, у нашего Гришатки Василиса Прекрасная завелась.

Надежда Яковлевна только вздыхала:

— Большие вы уже стали! Не остри, Веня, скоро и у тебя заведется.

— У меня? — хохотал Венька. — Да никогда!..

Но вдруг он умолкал. Из мира воспоминаний наплывом возникала Шура, такая красивая и незабытая. Казалось, он даже слышит ее ласковый голос, видит руки, покрытые нежными веснушками…

В шестом классе «Б» пятой образцовой школы было двадцать учеников: пятнадцать стриженых мальчишечьих голов и десять кос — по две на одну девочку. Веня и Смешливый сидели на самой дальней парте, которую почему-то называли не «Камчаткой», как во всех других школах, а «малиной» — пристанищем блатных. Жорка, оставшийся из-за болезни на второй год, был самым старшим и самым сильным в классе. Его все мальчишки беспрекословно слушались.

Литературу в шестом «Б» преподавала бывшая вожатая Роза Алексеевна. Она не могла похвастать, что много прочла за свою тридцатилетнюю жизнь, предмет свой не любила и этого ни перед кем не скрывала. Даже директору сказала однажды: «Ради бога, дайте мне другой предмет. Я же физико-математический факультет кончила, а тут!..» — и развела руками.

На уроках Роза Алексеевна методически расхаживала от одного окна к другому и нудным речитативом говорила:

— Александр Сергеевич Пушкин был выдающимся русским поэтом. Он родился в 1799 году в Москве. Дворянин по происхождению, он отражал в литературе жизнь своего класса. Все его произведения посвящены жизни помещиков и аристократов. Жизнь рабочих, крестьян и пролетариата в своем творчестве Александр Сергеевич Пушкин не изображал.

Однажды Жорка Смешливый не выдержал и рявкнул с дальней парты:

— Роза Алексеевна, но ведь тогда же пролетариата еще не было!

— Смешливый, — вспыхнула учительница, — покиньте класс! Я не позволю саботировать урок. Ах, ты и не собираешься? Тогда я уйду, а к вам придет завуч.

Каблучки учительницы дробно простучали по паркету, и дверь за ней с треском захлопнулась. Но завуч не пришел, и класс весело шумел до самого звонка на большую перемену. Завуч к ним на урок действительно явился, но через два дня, и не один, а в сопровождении незнакомого уже немолодого человека. На нем был недорогой песочного цвета костюм и красный, завязанный тощим узлом галстук. Человек этот был лыс, если не считать жестких седых волос на висках. На его полных губах блуждала добрая усмешка, а блеклые, неопределенного цвета глаза были удивительно живыми. Они не смотрели сосредоточенно в одну точку, а перебегали с откровенным интересом с лица на лицо, с предмета на предмет.

— Ребята, — обратился к шестому «Б» завуч, — Роза Алексеевна ушла из нашей школы на другую работу. Я представляю вам нового преподавателя литературы Павла Дмитриевича Литошенко. Прошу любить его и жаловать.

И ушел. А класс остался наедине с новым учителем.

— Теперь вы знаете, как меня зовут? — спросил тот почти весело. — Вот и хорошо. Будем работать. А сегодня я хочу провести с вами урок вне программы. Свободный урок, так сказать.

— А вы читать-то умеете?

— И писать? — ехидно вставил Смешливый.