Новочеркасск: Роман — дилогия

— Пушкин в пятнадцать лет написал великолепное стихотворение «Казак», — жестко сказал отец, но тут же смягчился и похлопал сына по плечу. — А вообще молодец. Есть и рифма у тебя, и слова теплые. Дерзай, одним словом, Венечка. Но запомни одну суровую истину. Не всем литераторам, даже самым талантливым, суждено подняться до этого раннего стихотворения. Пушкин, как говорят, наше солнце. А солнце в Галактике одно. Но Галактика велика, и много в ней звезд большой и малой величины. Любой звездой или звездочкой стать почетно. Ведь что такое литература? Храм с парадным и черным входом. Далеко не каждому суждено войти туда через парадный вход. И как же огорчается вошедший, видя массу людей, проникших туда через черный вход. Они спорят по всяческим мировым проблемам и забывают о том, что не это главное, а книга. Есть книга — есть и писатель, нет книги — нет и писателя. То же самое можно сказать про художника, композитора, актера.

Александр Сергеевич закашлялся и умолк. Ночью он пережил один из самых тяжелых в своей жизни приступов астмы. Кашель яростно набросился на его усталое, истрепанное болезнью тело. Почти до самого рассвета Надежда Яковлевна неотлучно дежурила возле него. Муж сидел в кресле с закрытыми глазами, его лоб и опущенные веки были мокрыми от пота, а лицо серым.

Когда чуть-чуть ослабел приступ, он сказал жене, сидевшей с ним рядом:

— Наденька, уходи. Если станет совсем туго, я сам тебя позову.

Измученный приступом, Александр Сергеевич забылся, и ему представилось, что напротив в кресле сидит родной брат Павел.

«— Здорово, Саша. Ты думаешь, что меня убил бывший царский есаул Моргунов? Нет, братишка, шалишь! Я живой, и мы с тобой еще потопчем эту чудесную землю. А тебе плохо?

— Плохо, Павлик, астма проклятая душит.

— А ты не сдавайся, брат».

Потом они начали спорить, и Александр Сергеевич стал упрямо приводить все те же доводы, что уже приводил не однажды.

«— Человечество делится на две категории, — утверждал он. — Человек может быть либо творцом идеи, либо рабом ее. Ослепленный будущим, ты не оглядываешься на прошлое и не анализируешь настоящее. А человек по своей натуре эпикуреец. Он не желает жить одними жертвами и надеждами на неопределенное будущее. Ему подай сегодня жизненные блага. До сих пор не могу понять, почему вы, большевики, нас, интеллигентов, окрестили прослойкой?

Павел нахмурился, но потом улыбнулся:

— А потому что вы болтались промеж нас, большевиков, и буржуев, как цветок в проруби. Ты знаешь, что представляет из себя, на мой взгляд, интеллигент? Это человек, отчаливший в бурю от одного берега и не приставший к другому. Перестал грести, бабайки сложил и ждет, когда буря утихнет, не зная, к какому берегу волна его прибьет.

— Ерунда, — возмутился Александр Сергеевич, — русский интеллигент — воплощение честности и правдивости. Он всегда готов пожертвовать собой ради идеалов будущего: просвещения, борьбы с невежеством и тьмой. Вспомни, мой брат, сколько юношей и девушек погибло в борьбе с голодом, чумой и холерой. Молодые врачи даже чумой себя заражали, чтобы выработать от нее противоядие. А правда всегда была идеалом русского интеллигента.

— Была, — усмехнулся Павел. — Русский интеллигент, он действительно правдолюбец. Что верно, то верно. Но заставь его бросить камень в городового, который крутит руки студентке, расклеивающей листовки. Знаешь, что он сделает? Боком, боком и ускользнет. А если уж и решится, то рука у него так затрясется, что выпадет этот камень на мостовую. Вот ты распространяешься о его благородстве. Да, русский интеллигент действительно благороден. Если его хватит в пути удар, он успеет извиниться перед прохожими и только после этого отойдет в сторонку, чтобы тихонько помереть, никому не мешая. Разве не так?

— А как же Ленин? — ехидно спросил Александр Сергеевич, удерживающий подступающий кашель.

— Что Ленин? — опешил было Павел.

— Он ведь тоже был интеллигентом.

— Ну и что же, — рассмеялся старший брат. — Ленин у нас один. Он как гора над всеми классами и прослойками. И ты не путай деятельность человека с его происхождением. Владимир Ильич на самом деле интеллигент по происхождению. Однако он настолько велик, что всех за собою повел: и рабочих, и крестьян, и лучшую часть интеллигенции. К такой интеллигенции, как ты, большевики всегда обязаны хорошо относиться. Ты же Деникина и Каледина порохом не снабжал, листовки у Махно не редактировал. И что там говорить: ходи по земле советской, работай на благо народное.

— Работай! А кто будет меня кормить? Я работаю больше, чем вол. И за это получаю всего шестьсот граммов спрессованного кукурузного хлеба в сутки, — брюзжал Александр Сергеевич. — А где же закон социализма: от каждого по способности, каждому по его труду?

Но Павел и тут рубил под корень:

— Да, все так. От этого никуда не уйдешь, и это ты увидел. А почему же ты не увидел, что мы построили Сельмаш, Днепрогэс и Турксиб, зажгли на Урале мартеновские печи? А?»