По дороге в Лос-Анджелес Рэндал некоторое время листал досье. Он прожил огромную жизнь перед Забвением. Как-никак семнадцать тысяч пятьсот восемьдесят восемь дней, четыре часа и сорок минут. Ему не давало покоя ощущение, что ничего нет слаще «оригинальной», первой жизни и первой молодости… Когда мимо проплывала молодая, настоящая девушка, да что там – даже молодой человек, – он невольно тянулся к ним, хотел услышать их запах, прикоснуться к их коже, ощутить новизну и подлинную близость к источнику. Его кожа, органы – все казалось утилитарным, сугубо функциональным. Ему не с кем было поделиться этим ощущением. Подновленное, неплохо работающее, но исключительно данное взаймы – чтобы ты служил тем, кто облачен властью и свободой. Когда он вспоминал, что ничего ему здесь не принадлежит, даже тело, даже время, то становилось как-то особенно холодно, и Рэндал запрещал себе думать.
В Лос-Анджелесе он остановился возле некогда популярного у туристов района Голливуд. Жемчужина, легенда… Хорошо, что память из досье была лишь набором слов и предложений, и он не мог испытать настоящей ностальгии. Всегда, если он обращался к воспоминаниям, то находил лишь смутные, недостаточно яркие образы. В них определенно были острые чувства, но каждый раз, когда начинало казаться, что он вспомнит, он обнаруживал лишь размытое цветовое пятно – преобладали красные и черные тона.
«Наверное, – думал он, куря под огромной разъяренной глазницей белого прожектора, – люди недавнего прошлого очень верили в незыблемость таких вещей, как Голливуд и искусство в целом. Слишком многие не смогли бы пережить спокойно то, что мы утратили за неполные полвека». Поэтому даже хорошо, что ни памяти, ни нормального набора эмоций ему не предоставили. От этого одна рефлексия.
Хотя в досье были и уморительные строчки: «Сторонник консервативной партии США». Когда Рэндал вник, прочитав, что это значило, по предоставленной рядом ссылке, ему действительно сделалось весело. Партии, политические споры, огромный спектр мнений – короче, те самые штуки, которые и привели вот к этому: огромной горячей пустыне, где лишь ночью делается наконец-то по-настоящему холодно и хорошо. Ведь не видно чертового песка и разрухи.
Воздух был приятен, и Рэндал подумал, что новый мир, встретивший его после Возвращения, несмотря на свою жестокость и грубость, все же понятнее и проще. Есть «хорошие» и «плохие», и ты играешь за одних и других. По крайней мере, тебе всегда можно свериться и узнать, в какую из сторон тебе пора поднакачать рейтинга. Почему они не додумались до этого раньше?
Докурив, он отправился на территорию сектантского квартала. Полицейский значок не понадобился – его признал знакомый охранник. Рэндал нашел нужную общину и терпеливо ждал, пока закончится последняя служба. Община занимала самый верхний ярус зиккурата – перестроенного древнего небоскреба. Таких тут раскинулись десятки, и почти во всех спокойно обитали свои пастыри, а паства перетекала между ними, не враждуя более, будто в сонливом наваждении – желании наконец вспомнить и очнуться. Похоже, эти ребята были популярны – он насчитал не меньше двадцати человек, пока они выходили наружу, надевали обувь и спускались по ступеням во тьму квартала. Странно, но все покидали учителя в глубокой задумчивости и почти не разговаривали.
На вершине соседнего зиккурата, стоявшего поодаль, метрах в пятидесяти отсюда, люди пели. Рэнд слышал, как девушка распевала три имени Бога: сначала голос ее возвышался, затем трагически надламывался, опускался в низину и снова поднимался на втором куплете, а затем группа вторила ей – десять или больше голосов, – им уже не удавалось, хотя и пытались, повторить изящный изгиб ее звонкого голоса. А поверх этого распространялась щемящая однообразная мелодия гармониума, и три имени Бога все повторялись и повторялись, то ускоряясь, то замедляясь.
Здесь было высоко: метров семьдесят над землей, и он поднимался по ступеням пешком, но даже не устал. У него не бывало одышки, даже если выкуривал целую пачку, да и пот выступал неохотно – еще денек можно было носить все ту же рубашку. Вдруг с легкой грустью он понял, что не увидит этой ночью свою девочку. На такой высоте пустынный ветер был совсем холодным и порой резким настолько, что зазеваешься – рухнешь вниз. И тебя похоронят по традиции той общины, кому очередь в этом месяце выпала владеть ярусом.