Новое Будущее

– Ладно вам, товарищ учитель. Эти трюки со мной не пройдут, – Рэндал впервые за разговор почувствовал силу перед ним и улыбнулся. – Я ничего вам не скажу.

– Вы ищете песок в пустыне, – равнодушно отозвался Сауля Джой. – И никогда не найдете. И вас самого заменят, как негодный песок. Они скоро узнают, что зря вернули вас. Это терзает вас червем ужаса.

– Звучит как вызов. Нет во мне никакого червя.

– Да, – бесстрастно согласился Сауля Джой, отпуская руку детектива и опуская взгляд в пол. – Я просто хочу вам помочь. Все мы хотим, чтобы убийц Ричарда и детей нашли и наказали. Скажите, они действительно все мертвы?

– Нет, младшие дети, Надя и Дэниэл, выжили. Их спрятали в Европе, пока я не найду убийц и заказчика… – Пораженный тем, что выдал тайну, Рэндал замолчал.

– Это так ужасно… Ваша рана опасна. Позвольте вам помочь?

– Вы врач?

– Я целитель, – снова улыбка одними губами.

Рэндал знал одно – назад в помещение с солнцем он не вернется. Сумасшедшие психи – как там могло высидеть двадцать два человека? Должно быть, он чем-то их накачивал, это же форменная пытка. И зачем?!. Здесь, в чертовой пустыне, где солнце царит с восхода до поздних сумерек.

– Я помогу вам здесь, ни к чему идти внутрь. – Рэндал не слишком удивился, что его мысли были прочитаны – в конце концов, эконет был подключен к нему круглосуточно, даже во сне.

То, что ему сделалось дурно, было очевидно, и антропоморф, видимо, лишь из вежливости не акцентировал на этом внимания. Может, дело вообще не в шаре, а, например, в запахе растений. Может, там рос какой-нибудь дурманящий цветок. Черт их разберет. Слава богу, полиции не надо больше иметь дело с каждым сумасшедшим наркошей, культом и прочей дичью.

Сауля Джой принес массажный стол и поставил его в стороне от входа, на краю террасы, откуда открывался вид на полудремлющий сектантский квартал. Посередине между двумя прожекторами поднималась в небо на три четверти рожденная луна. Жутковато было ложиться здесь, почти у самого обрыва, откуда если упадешь – точно погибнешь.

Но Рэндал снял рубашку и показал антропоморфу спину. Тот ничего не сказал и зашел ненадолго в помещение, откуда принес ножницы, вату, тампоны. Он разрезал перевязку, которую Рэндал даже не подумал менять сегодня, и тяжело вздохнул.

– Позвольте мне немного побыть с этой раной прежде, чем я заново забинтую вас?

И почему-то детектив согласился. Наступит следующее утро, и ему покажется это какой-то несуразицей. Он скажет себе: просто дурацкий сон, где старый уродливый антропоморф притворился добряком, чтобы запутать его. Но это будет завтра. А в тот момент он лег, будто повинуясь жалости к себе. Она плохой советчик. Но слишком тягуч и утомителен был этот дурной, бесполезный день. Теперь, когда он лежал на животе и чувствовал, как жар от не прикасающихся к нему белоснежных кистей бродит вдоль узора раны, Рэндал предался этому грешному делу – сожалению.

Плохой, тяжелый день. И дело даже не в том, что он ни на шаг не приблизился к раскрытию убийства, а в том, что и Чистая комната по-прежнему далеко, и нет нужды ему просыпаться после такого дня. Ведь нет ничего. И ничего не будет. Зачем? Зачем?.. Это был вопрос, который Ричард постоянно писал в дневнике семнадцать лет назад. Рушился старый мир, воцарялась Республика – ветхая копия слабой Калифорнии, осколок былой империи. И как можно было справиться с этим молодому человеку? Впрочем, у него хотя бы была семья. А зачем вернули меня? Зачем я согласился вернуться?.. Ведь он прав: я ни с чем не справляюсь. Я пес-убийца, и надежды во мне слишком мало…

Впрочем, чем дольше он лежал тут, убаюканный заботой бесполого древнего существа, тем яснее вспоминал беспомощность. Вспоминал Возвращение.

Сон из белого неподвижного шума преобразился в черную маслянистую воду, в которую то с одной, то с другой стороны приходили звуки – их отголоски. Они не могли прорваться, а главное – не было самого «его».

Это теперь, вспоминая, он знал, что думает о «себе», а тогда – лишь завязалась субстанция, не сознающая, как ее зовут и для чего она здесь. Главный же ее ужас – течение безвременья, невозможность оказаться собою, обреченность застрять наедине с бесконечным предчувствием, которое никогда не воплотится.

Но теперь слова: «Пробужденный, пробужденный!..» – назойливо повторенные тысячу раз, оказались первой реальностью. По крайней мере, не оставалось сомнений – сон позади.

Внутри откликнулось – бунт, сопротивление, борьба! Будто из-за прорвавшейся плотины, на него хлынули остальные слова и заполняющая их чернильная краска образов.

«Это мое тело», – понял он, объятый холодом. У него было тело. Он был телом.

Лишь теперь он увидел вращающуюся белую лампу, похожую на ярмарочную карусель. Его мутило. Хватит видеть ее! Ему захотелось вынырнуть. Первое желание, которое появилось в этом соединении железа и пластика.

Все это – чем бы он ни был – оказалось одним бесконечно огромным телом, в которое вкручено ядро памяти, сердце и множество иных деталей, которые только предстояло вспомнить… Он водил глазами туда-сюда, тщетно стремясь добраться до сути.