Новое Будущее

Интересно, многие сотрудники находят друг друга после службы? Нам про это знать не полагалось, а родители особо не рассказывали. Мои, например, вообще ничего и никогда про службу не рассказывали, как будто толком и не служили. Вроде. Но я мог и не помнить. Такие вещи относились к прошлому и личному, к той части активной памяти, которая архивировалась на время службы. Иногда, говорят, Схема распознавала детские воспоминания как существенную часть личности, отвечающей за рабочие навыки и умения, поэтому некоторые так и служили, помня кучу всякого про детство, маму с папой и прочие колыбельные погремушки. Тяжко им приходилось.

Мне повезло. Я вообще ничего не помнил, а за эту неделю из архива – ну, наверное, откуда еще-то – выплыли только платье мамы, синее в горошек, переливчатый звон и карамельный запах, кажется, сладкой ваты, распознаваемый почему-то как самое вкусное и волшебное чудо на свете, да засыпаемая сухой глиной ямка.

В ямке была непромокаемая коробка с игрушкой, вот. Не просто с игрушкой, а с солдатиком, стойким и добрым. Он не стреляет и не нападает, а защищает и делает всех лучше. «Смотри, это ты, – сказала мама. – Видишь, глазки такие же, как у тебя, ручки и прическа даже. Очень похож. Ты его спрячешь и уйдешь на службу, а он будет тебя ждать, а потом встретит. Это будет его работа».

Голос у мамы был, оказывается, низким и красивым. Кажется, это называется «грудной».

– Я тебя найду, – пообещала Марго и взъерошила мне волосы.

– Вы все так говорите, – сказал я зачем-то и зачем-то же засмеялся. Наверное, это тоже шутка из младенчества, всплывшая в памяти вместе с правилом смеяться, когда говоришь. Теперь все всплывало, как это самое – нет-нет, эту шутку я вспоминать не собираюсь.

– Народ, – сказала Марго вслух и с усилием встала. Я поспешно вскочил, помогая, да так и замер рядом, неловко улыбаясь и приобнимая ее. – Прощаемся.

Лекан, виновато улыбаясь, поднес мне отвальную – стопку с лимонадиком, завершающим нейронное отключение от кольца Службы.

Я отсалютовал народу стопкой и сказал:

– Это ваша работа.

И хряпнул.

И мы распрощались навсегда.

Исходная

Меня зовут Аз, моя жизнь кончилась, потому что кончилась служба – а значит, я сдох.

Ну или просто уснул. Сон – это ведь временная смерть. Многовато смертей на одну жизнь, если подумать. Но мне думать не надо, я сплю. Это хорошо.

Плохо, что я заспал всю дорогу домой. То есть не плохо, а странно и неправильно, что ли. Ну правда, надо было почти восемь лет следить за всем, что движется, и твердо знать: куда, откуда, для чего, чтобы теперь лежать в летке, как мешок с обогащенным торфом, совершенно не заботясь о том, куда меня везут и каким маршрутом.

Я правда не знал куда. Никогда не вспоминал, где я был восемь лет назад и что делал, не подсматривал это в Схеме и тем более не проверял, что и как там теперь. Любые воспоминания и рассуждения об истории человечества чреваты критическими сравнениями эпох, народов, языков, территорий и чего угодно еще. Поэтому на службе обращение к истории запрещено. Это правило так въелось в меня и в каждого сослуживца, что мы запретили себе даже дергаться в сторону нашей частной истории. Потом вспомним, узнаем и услышим от радостных родителей, во всех подробностях, тысячи раз, вне зависимости от нашего желания. Так чего спешить-то.

В голове была гулкая пустота. Страшно не хватало не только рабочих дел и переговоров, но и просто фоновых шевелений колец, ощущения прислоненности к Службе, включенности в Схему. В мир. Надо поскорее импланты поставить, чтобы не рехнуться. А может, привыкну. К любой тоске привыкают.

Проснулся я через три часа после посадки. Летка мигала надписью «Пожалуйста, освободите салон для следующего пассажира» и вообще не скрывала беспокойства и желания завершить выполненный заказ, но в нейроканалы не лезла и даже накрыла пассажирское место колпаком, чтобы спящий пассажир не озяб и не был сожран комарами.

Во сне я принял выматывающий душу звон за отзыв Схемы и так силился его понять, что проснулся. Полежал, приходя в сознание, дал себе по уху, даже не потрудившись рассмотреть, попал ли, завозился, сел и, игнорируя радостные намеки летки, некоторое время оглядывался, и боясь узнать местность, и надеясь, что не узнаю. Допустим, летка привезла меня не туда, откуда забирала почти восемь лет назад, и теперь вынуждена будет вернуть. Куда-куда. На службу, конечно. Ведь ничего больше я не умею. Я и маму с папой не помню. А вдруг они переехали давно? Сейчас ведь все переезжают постоянно, во все стороны. Правда, Схема отслеживает новые адреса или координаты, так что куда бы родители ни переехали: в Сахару, на Северный Полюс или за болотце у Дурной рощи – туда бы меня летка и доставила.