Новое место жительства

   Я в целом думал, что так будет, но почему‑то считал, что это окажется Анастасия. Но на рельсе сидел Вадим — он вертел в пальцах нож, как будто так и не расставался с ним со вчерашнего вечера. Похоже, что и он тоже не ложился, хотя одет был не по–пляжному — в камуфляж и сапоги, тонкие, плотно облегавшие ногу. (Юрка тоже обулся в сапоги, и я подумал — может, стоило и себе попросить сапоги, а не влезать в кроссовки?)

— Провожу, — сказал он, поднимаясь и поздоровавшись кивком сразу с нами обоими.

— Проводи, — согласился Юрка.

   Мы пошли через пустырь вместе. Молча и как‑то очень уютно. Мы с Юркой, не сговариваясь, встали на рельсы, Вадим шагал чуть в стороне, лениво поглядывая по сторонам.

   Я шёл и думал, что русские (мы, русские, чуть ли не впервые в жизни выделил я) — всё‑таки странный народ. Мы самые необычные вещи делаем обычно. Вот, например, какое‑нибудь сражение во… во Франции. Красивые слова, лозунги, жесты, исторические фразы…. И у нас. Я читал, поэт Гумилев[29] вспоминал, как он с двумя уланами встретил трёх казаков и они наткнулись на большой немецкий отряд. Никто никаких слов не говорил, ни к чему не призывал. Просто Гумилев с урядником переглянулся и — мне запомнилось! — тот «словно бы нехотя сказал: «Ну, пошли, что ли?» Через минуту от немцев никого не осталось. Кого порубили, кто разбежался… » — Провожу. — Проводи.»

   А что ещё надо‑то?

   Наверное, мой прадед тоже не говорил красивых слов, когда повёл свой танк в бой под Прохоровкой. Не умеем мы, русские, говорить красивые слова. Кто‑то скажет, что жаль. А по–моему, не о чем тут жалеть.

   Думать и жить надо красиво, а не говорить.

   Над речкой, через которую висели рельсы, туман всё ещё лежал плотным одеялом. Я уже почти совсем было собрался спросить насчёт вчерашней девчонки, но внезапно передумал — зачем? Может, это тайна только Романа, которую он почему‑то решил показать только мне…

— Ну, дальше я не пойду, — Вадим остановился, пожал руки — нам обоим. — Всего вам.

— Вы тоже давайте собирайтесь, — Юрка хлопнул его по плечу. — Потихоньку–полегоньку. Мы вернёмся — и сразу опять. Собирайтесь.

— Да мы уж почти готовы… Ты‑то там опять ни во что не влипни… — Вадим поднял руку, явно хотел тоже хлопнуть Юрку по плечу… но, кажется, вспомнил, что тот ранен.

— Владька за мной проследит, — засмеялся Юрка. И, потянувшись от души, кивнул мне: — Ну всё, пошли, чего стоять.

   Мы пошли дальше, к воротам, которые показались мне такими неприятными в прошлый раз. Я обернулся — Вадим стоял на прежнем месте, глядя вслед нам.

— Чего он хмурый такой? — потихоньку спросил я.

— Не выспался, — Юрка сладко зевнул.

— Не сейчас… вообще.

— А с чего ему веселиться? — Юрка оглянулся. — Матери с отцом не помнит, жил на улице до девяти лет. Потом его десантура подобрала, два с лишним года у них воспитанником. А тут тётка его нашла — и к себе. Не отдать нельзя, родня, шум поднялся сразу — ну, ты знаешь, розовые сопли заструились: ребёнок обрёл родной дом… А ему тошно барыжничать. Тётка у него скупщица. Колесит по сёлам, картошку, мясо, лук — всё скупает и перепродаёт. Его тоже пыталась припахать, за этим и брала, бесплатный помощник нужен был — только он её послал… Так и живут, он и дома‑то старается пореже бывать, ждал только, когда четырнадцать исполнится, чтобы паспорт получить и в кадетский корпус от неё. Мы вместе собирались… А сейчас другого ждёт.

   Я не стал переспрашивать — чего.

   Мы долго петляли по переходам, коридорам, подвалам — минут пятнадцать, не меньше. Я так и не понял — то ли и правда не было иного пути, то ли Юрка меня запутывал. Вряд ли, впрочем — у меня хорошее чувство направления, я бы ощутил, если бы мы кружились специально (хотя вопрос — как они тут гоняют скотину и носят габаритные грузы?). Когда мы в очередной раз спустились в подвал, он зажёг фонарь — точнее, химический светильник, палку такую, которую надламываешь — и она с полчаса горит синеватым светом, бледным, но зато незаметным со стороны и вообще достаточно ярким, чтобы разглядеть всё, что нужно.

— Пришли, — Юрка остановился, оборвав мои мысли, перед, как мне показалось, стеной. На самом деле, приглядевшись, я понял, что тут просто заходят друг за друга две параллельных стенки, оставляя между собой широкий проход, незаметный с первого взгляда. Кирпичные стены — ровные, голые, сухие и чистые — были помечены надписями и стрелками, деловитыми и непонятными, явно ещё советского происхождения. На полу лежали рельсы.

— Сюда? — осторожно спросил я, ощутив вдруг, как сильно ослабели ноги и закрутило живот. Юрка кивнул молча. — Значит, правда. Да?

   Он кивнул опять, вытянул вперёд руку со светильником. Коридор между стенами уводил дальше. Ничего необычного, кроме стоящей большой тележки с какими‑то мешками, явно стоявшей тут со времён постройки завода, я не увидел.

— Пошли, — он оглянулся на меня. Глаза Юрки отражали химический свет, и это было страшновато. — Ты не бойся. Шагнёшь, я не знаю, какой раз — и будет… ну… никак будет. Расслабься, потом отдышишься. Просто за мной иди, и всё.