Новое море

На воде лежали пузатые понтоны, похожие на железнодорожные цистерны. По двум доскам, проложенным с берега, мальчики перебрались на понтоны и подошли к землесосу. Рабочие-лебедчики не обратили на них никакого внимания - должно быть, давно знали Севу.

По крутому железному трапу ребята поднялись к высокой крашеной надстройке. Над дверью была надпись: «багермейстерская».

Сева с ходу толкнул дверь, и Пташка вслед за ним очутился в рубке. Здесь перед высоким верстаком, утыканным какими-то кнопками, стоял, жмурясь от солнца, рослый, молодой еще мужчина в полосатой морской тельняшке. Ветер, врываясь в открытое окно, шевелил его густые вьющиеся волосы. Это и был, конечно, Севин папа - Стафеев.

- Обожди, сынка! - сказал он не оборачиваясь. - Сейчас я кончу: еще десять минут.

Сева сделал рукой предупреждающий знак, оба мальчика застыли у стены.

Приподнявшись на цыпочках, Пташка с любопытством смотрел в окно. Он видел, что концом нижней палубы, заставленной лебедками, землесос почти упирается в берег. Вода ревела и пенилась перед ним, как за кормой большого корабля. Должно быть, эта вода и размывала постепенно берег, а затем вместе с землей втягивалась, как бы всасывалась, в широкую трубу, протянувшуюся через всю палубу.

Стафеев внимательно следил за работой землесоса и по временам нажимал то одну, то другую кнопку.

Сбоку над «верстаком» были вделаны в стену приборы, похожие на часы, только с другими знаками на циферблатах. С глубоким почтением Пташка разглядывал таинственные названия: манометр, вакуумметр…

Неожиданно гул смолк, и Пташка услышал нежную музыкальную мелодию, возникшую где-то неподалеку.

- Идите ко мне в каюту, - сказал Стафеев. - Я сейчас…

В каюте, куда пришли мальчики, стояли койка, покрытая солдатским одеялом, столик с чернильницей. В углу, на маленькой тумбочке, поблескивал зеленоватым огоньком ламповый радиоприемник.

- Ну, жара! - сказал, появляясь на пороге, Стафеев. - Перед дождем, что ли, так парит?… А что это за мальчик? - спросил он, только теперь обратив внимание на Пташку.

- Это тети Настин брат, - сказал Сева. - Он только сегодня приехал.

- Понятное дело. - Стафеев вытер со лба пот, вздохнул и сказал: - «О лето красное, любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи!…» А что, если нам, ребята, выкупаться?

Он взял из тумбочки кусочек розового мыла, снял с гвоздя полотенце. Все трое они опять спустились на нижнюю палубу.

- Подождите, надо выключить ток, - сказал Стафеев.

Он отдал сыну полотенце и мыло, толкнул дверь с надписью «машинный зал» и спустился по маленькой лестнице.

Оба мальчика остались у порога.

В открытую дверь Пташка увидел, что широкая труба, тянувшаяся к землесосу от самой степи, проходила, оказывается, через этот машинный зал.

Сева показал на большую, выкрашенную серой краской машину.

- Вот это она нагнетает воду, - сказал он. - Она так ее нагнетает, что вода несется по трубам вместе с землей вон туда, до самой дамбы. И там тоже так хлещет, что только держись! - добавил он и, спустившись по ступенькам, осторожно похлопал машину рукой, как большое, сильное животное.

Между тем его отец подошел к железному шкафу, стоявшему у стены, и стал надевать резиновые боты такой огромной величины, что казалось - их оставил здесь какой-нибудь великан.

- Смотри, какие боты! - воскликнул Пташка. - Это чьи?

- Старшего механика, - сказал Сева, нисколько не удивляясь.

А Стафеев, надев толстые резиновые перчатки и неуклюже шагнув в ботах, подвинулся к шкафу, встал на резиновый коврик и открыл дверцы. Затем он с усилием повернул колесо вроде руля и, закрыв шкаф, стал снимать боты.

- Это что он делал? - спросил Пташка.

- Ну, ток же отключал! - нетерпеливо сказал Сева.

- А боты такие зачем?

- Неужели не знаешь? Тут у электричества такое напряжение: проскочит искра - сразу убьет! А через резину она уж ни за что не проскочит!

Купаться с понтонов было очень хорошо. Мальчики то и дело ныряли вниз головой. А Севин папа сначала намылился, а потом, весь в белой пене, бросился в воду.

Он пыхтел, фыркал, отплевывался и, видимо, испытывал настоящее удовольствие.

Когда он затем поднялся на понтон, оказалось, что вся грудь у него и сильные загорелые руки до самых плеч разукрашены, как у вождя воинственного индейского племени. Кроме великолепных якорей, тут были изображены две диковинные синие птицы, змея с рыбьим хвостом и головой женщины; и не то луна, не то солнце, отбрасывающее вокруг тонкие синие лучи.

- Что это у вас? - спросил Пташка.

Но Стафеев только с досадой махнул рукой.

- Вот сделаешь глупость, а она на всю жизнь остается, - сказал он.

Когда они вернулись в каюту, он расстелил на столе газету, достал хлеб, зеленый лук, сел и, поставив перед собой миску с тушеным картофелем и мясом, стал есть.

- К этому бы хозяйству да полтораста капель! - мечтательно проговорил он. Щеки его надувались, он с хрустом откусывал продолговатые белые головки лука, как будто лук совсем даже не горький.

- Папа, - сказал Сева, - вот Пташка не верит, что тут море будет. Ведь правда будет?