Новое море

Он уснул опять. А когда проснулся, на улице уже давно был день. Дверь на террасу была открыта, и видны были белые пухлые облака, плывущие по голубому небу. На ступеньках, спиной к нему, сидели Настя и дядя Федя и, глядя в степь, о чем-то разговаривали.

- Ты заметил, что когда думаешь о будущем, - тихо говорила Настя, - то обязательно представляешь себе светлый, солнечный день, вот такое же небо, сверкающую реку, или что-нибудь в этом роде. Но ведь и при коммунизме будут серые, холодные дни; еще будут, вероятно, вот такие неуютные пустыри и останутся еще болезни и несчастья. Но обо всем этом почему-то забываешь, правда?

- Потому и забываешь, - мягко говорил дядя Федя, - что люди тогда станут жить иначе, меньше будет болезней и несчастий. И неуютных пустырей станет с каждым годом меньше. Вот на этом пустыре уже нынче осенью будет парк, а в лощине - водоем. Не сразу, но лет через пять здесь наверняка будет замечательно. И, главное, все это создается нашими руками!

Дядя Федя встал и несколько раз прошелся по террасе.

- Закрой дверь, а то его разбудишь, - сказала Настя. Дверь закрылась, и Пташка больше не слышал их разговоров.

Он задремал, сквозь дрему к нему доносилась с террасы песня, которую пел дядя Федя. Голос у него был густой, полный такого чувства, что Пташка невольно прислушался.

Ти не лякайся, що ниженьки 6 oci

Змочишь в холодну росу,

Я тебе, в i рная, аж до хатиноньки

Сам на руках в i днесу…

Пташка понимал, что эта песня предназначалась не ему. Но и ему, Пташке, стало хорошо от нее, как от самой хорошей думы.

Дрема прошла, и Пташка почувствовал голод.

Он уперся локтями о подушку и приподнялся.

Дверь с террасы отворилась, вошла Настя.

На ней было светлосерое платье со множеством ровных, хорошо разглаженных складок. Она показалась Пташке такой красивой, какой он еще никогда не видел ее.

- Ну что, Пташка? - спросила она. - Как?

- Я есть хочу, - сказал Пташка.

СЛАВА

Пташка, лежа на диване и упираясь спиной в подушку, ел манную кашу с черничным киселем, который приготовила ему из сухих ягод Севина мама, Глафира Алексеевна. Сева сидел рядом на стуле, а около него стоял маленький Вовка и удивленно, немного испуганно смотрел на Пташку.

- Я знаю, тебя простуда схватила, правда? Как она тебя схватила? - спросил он.

- Вот так взяла, да как цапнет! - сказал вместо Пташки Сева и схватил маленького братишку в охапку.

В это время в дверях появился дед - праздничный, причесанный, чистый. Вот кого Пташка никак не ожидал увидеть!

- Этот самый, - сказал между тем дед, глядя на Пташку. - Ты как же сюда поспел, пострел? - спросил он.

- Я тут живу, - сказал Пташка. - А вы, дедушка, как? Нашли вы своего сына - Сарафанова?

Дед довольно ухмыльнулся.

- Вот он, мой сын, Сарафанов, - сказал он, показывая на дядю Федю, только что появившегося в дверях террасы.

Пташка даже привскочил от удивления.

- Правда? - воскликнул он, во все глаза глядя на дядю Федю. - Так это разве вы Сарафанов?

- А то как же, - улыбаясь, сказал дядя Федя. - Конечно, я! Вы что же, вместе добирались, а до сих пор разобраться не могли?

Пташка смущенно посмотрел на деда. Тот с виноватым видом почесывал в затылке.

- Ведь я тебе и карточку в газете показывал! - сказал он Пташке с укором.

- Показывали, - признался Пташка, - только я не узнал.

Дядя Федя засмеялся.

- Это верно, ты не виноват, - сказал он. - Там меня уж очень пригладили, я и сам-то с трудом догадался, что это я.

Пташка все еще смотрел на него с недоумением, как бы что-то соображая.

- Дядя Федя, - сказал он наконец, - так неужели это вас дедушка крапивой порол?

Все засмеялись, а дядя Федя потрепал Пташку по волосам и сказал:

- Всякое, брат, бывает.

- А где же Туман? - вспомнил Пташка.

- И Туман здесь, - сказал дед. - Где же ему быть?

Он тихо свистнул, и в комнату тотчас вбежал Туман.

- Туман, - сказал ему Пташка, - это ведь я, видишь?

Туман ткнулся носом в колени мальчика и шевельнул хвостом. Он совсем, должно быть, не был удивлен, что встретил здесь Пташку.

Между тем маленький Вова уже вскарабкался на колени к деду, присевшему у стола, и у них шел свой разговор.

- А за степью что? - спрашивал Вова.

- А там другая река, - басил дед.

- А за другой рекой?

- Опять степь.

- А за этой степью?

Дед помедлил.

- Там небо, - сказал он.

- А за небом?

Дед опять замолчал.

- А, не знаешь? - торжествуя, сказал Вова. - А я знаю!

- Ну, скажи!

- Попрыгай на одной ноге, тогда скажу!

- Вон чего выдумал!

- Ну, уж ладно, - согласился Вова. - Там суховей сидит!

- Суховей?

- Ну да, суховей. Он знаешь что делает? Он сюда жаром дует! Степь жжет!

- Теперь уж ему скоро крышка, твоему суховею, - сказал дед.

В дверь постучали, и вошел Севин папа в щегольском, наброшенном на одно плечо новеньком матросском бушлате; сильную грудь его обтягивала белоснежная майка, на обнаженных загорелых руках виднелись синие узоры якорей. От него пахло одеколоном и немного вином.

- Ага, поел! - сказал он, глядя на Пташку. - А раз поел - значит, поправишься!