Новое начало

Гарри не мог опуститься на такую же высоту, что и Малфой: слизеринец мешал ему, а лететь в подобном положении можно было лишь по прямой — нечего было и думать о маневрировании. Поэтому Гарри летел чуть выше, надеясь, что снитч поднимется, и тогда он сможет поймать мячик — но Малфой ещё немного увеличил скорость и, оказавшись над снитчем, бесстрашно разжал руки, в падении подхватывая неуловимого золотого упрямца, и, упав на землю, по инерции проехал ещё полтора десятка ярдов и, остановившись, замер. Его метла пролетела ещё немного и остановилась, мягко упав на траву.

— Драко Малфой поймал снитч, — голос Ли звучал хрипло: он не мог избавиться от потрясения, вызванного поразительным, самоубийственным трюком слизеринского ловца. — Слизерин выигрывает со счётом триста сорок-двести пятьдесят.

Игроки опустились возле Малфоя, который постепенно приходил в себя. Он приподнялся на локте и, точно безумный, горящим взором уставился на снитч, который сжимал в руке так крепко, что казалось, никакая сила не способна вырвать у него мячик.

— Я обыграл Поттера, — потрясённо прошептал он. — Снова…

Малфой с трудом поднял голову, взглядывая на Гарри, — и все отшатнулись с невольным возгласом ужаса. Правая сторона лица не пострадала, избежав соприкосновения с землёй — а вот левая… левая превратилась в кошмарную окровавленную маску; кожа была содрана, обнажая мышцы; на скуле — там, где плоть тоже была стёсана от соприкосновения с землёй, — тусклым белым пятном виднелась кость.

— О, Мерлин! — потрясённо выдохнул кто-то; более слабонервные отвернулись, чтобы не видеть подобного кошмара.

— Я же обещал что поймаю снитч, Поттер, — Малфой попытался ухмыльнуться, и при этом лицо его свела судорога боли, ещё больше искажая черты. — Любой ценой…

И, произнеся это, слизеринец потерял сознание от болевого шока.

Глава 13

Когда Малфоя принесли в больничное крыло, мадам Помфри пришла в настоящий ужас.

— Надо запретить эту кошмарную игру! Это просто какая-то бойня! — возмущённо воскликнула она, приступая к осмотру. Её лицо мрачнело всё больше и больше; остальные игроки — как ни странно, здесь были не только слизеринцы, но и гриффиндорцы — столпились на почтительном расстоянии от медсестры.

— Пострадало не только лицо, — мадам Помфри была очень серьёзна. — При падении повредились шейные позвонки — не сломались, а сместились, передавив нервы, а это очень трудно поддаётся лечению. Сильно пострадала и левая рука: вывих, растяжение мышцы, двойной перелом запястья, три пальца тоже сломаны. О мелких ранах я и не говорю.

К мелким ранам относилась огромная ссадина, захватывающая плечо и грудь.

— Кто-нибудь, сходите за профессором Снейпом, — велела мадам Помфри. — Быстрее.

Трое слизеринцев тут же кинулись исполнять приказание. Медсестра начала снимать с Малфоя квиддичную форму — бережно, стараясь не шевелить истерзанную руку; осторожно стянула рубашку — и почти никто не смог удержаться от изумлённого вздоха. На правом предплечье слизеринца красовалась мастерски выполненная татуировка: два дракона, сплетающиеся в страстном объятии — один серебряный, другой иссиня-чёрный, с тёмными глазами, полными сверкающих искр. Видна была каждая чешуйка, глаза блестели совершенно реально; звери казались живыми и объёмными, и невольно рука протягивалась, чтобы коснуться их и удостовериться, что это лишь произведение рук человека.

— А ну марш отсюда все! — внезапно опомнилась медсестра. — Это больница, а не проходной двор!

Все поспешно ретировались, кроме Джинни, которая должна была остаться здесь до утра из-за шального бладжера, попавшего ей в живот.

Снейп появился довольно скоро; он, видев произошедшее на матче, нёс уже готовое регенерирующее ткани снадобье, которым медсестра покрыла лицо Малфоя и затем наложила плотные повязки, скрывающие повреждённую область; на залечивание руки потребовалось сразу несколько заклинаний, а с шеей пришлось повозиться ещё больше; лишь спустя час мадам Помфри закончила накладывать чары и ушла из палаты, перед этим попросив Джинни:

— Если он очнётся или ему станет плохо, немедленно позови меня. Бедный мальчик… — пробормотала она уже тише и вышла.

Джинни сама не заметила, как уснула. Её разбудила тишина; порой безмолвие может казаться громче, чем самый резкий звук. Она прислушалась, но со стороны кровати слизеринца не доносилось ни единого вздоха. Похолодев, Джинни поднялась и подошла к нему, чтобы убедиться, дышит ли он вообще.