Новое недовольство мемориальной культурой

Будущее покажет, является ли немецкая мемориальная культура в эпоху глобализации, интенсивного культурного трансфера и миграции таким препятствием для социального прогресса, которое должно быть устранено немецким обществом. Но можно с уверенностью сказать, что немецкая мемориальная культура меняется в данных условиях. С точки зрения немецких политиков память о Холокосте никуда не уходит, и ей можно прогнозировать довольно надежные перспективы. В марте 2011 года премьер-министр федеральной земли Северный Рейн – Вестфалия Ханнелоре Крафт, совершая поездку в Израиль по программе «Будущее памяти», сказала журналистам: «Я принадлежу к поколению, которое росло после войны и больше не имеет ничего общего с национал-социализмом. Однако у нас остается обязательство поддерживать особые отношения с Израилем. Это будет делать и наше нынешнее молодое поколение, даже если его представителей зовут Серап и Мурат»[164].

Этим обещанием Ханнелоре Крафт затронула вопрос о включении молодого поколения мигрантов в немецкую мемориальную культуру, который стал предметом отдельной дискуссии. Такое включение можно понимать двояко. Как приобщить эту новую группу жителей Германии, выросшую и социализированную здесь, к памяти о Холокосте? И как изменить память о Холокосте, чтобы открыть новые возможности приобщения к этой памяти? Иными словами: как формируется память о Холокосте в связи с превращением Германии в миграционное общество? Прежде чем ответить на столь насущные вопросы, рассмотрим общие предпосылки, характеризующие взаимосвязь памяти и миграции.

Негативная память как право гражданина?

Долгое время в такой традиционно миграционной стране, как США, считалось, что забвение служит наилучшей основой для иммиграционной политики. Чтобы радикально перестроиться на вхождение в новое общество и новую культуру, иммигрантам следовало внутренне распрощаться и оставить позади тот мир, из которого они пришли. Разумеется, начинать с абсолютно чистого листа невозможно, однако цель состояла в том, чтобы исходная культурная принадлежность постепенно стиралась ради новой идентичности. Подобная установка рассматривала воспоминания, которые «привозились» с собой переселенцами, в качестве препятствия для успешной натурализации. Место разделяющих воспоминаний должна была занять ориентация на совместное будущее. Тот, кто был готов оставить собственную историю – а к этому были готовы многие из переселенцев, ранее подвергавшихся гонениям и страдавших от различных лишений, – получал хороший шанс начать свою жизнь заново. Американский литературовед Лесли Фидлер подчеркивал, что американцев, в отличие от европейцев, объединила не общая история, а общая мечта[165]. Переселенцы не могли просто отбросить воспоминания, как рюкзак с контрабандой, но политика ассимиляции и «плавильного котла» (melting pot) способствовала сглаживанию и устранению различий.

С 1980-х годов и в этой области начали происходить радикальные перемены. Новая значимость коллективных идентичностей выявляет те различия, которые прежде так старательно стирались. Теперь центральное место заняла культурная самобытность, с ней стали соотноситься личные воспоминания, служившие основой для отнесения себя к той или иной отдельно выделенной идентичности. Принятый в 1982 году канадский «Multiculturalism Act» предоставлял иммигрантам право сохранять свою культурную идентичность и культурное наследие[166]. Менялось и самосознание Канадского государства. Правительство, обратившись к «политике покаяния», учредило «комиссию правды», призванную расследовать преступления колониализма. Благодаря этому повороту история колониального угнетения и бесправия вернулась в сознание жителей страны. Модифицированная таким образом национальная история – и это решающий момент – должна была быть принятой и иммигрантами, которым также предлагалось стать в будущем ее носителями. Отныне переселенцы не просто вступали в открытое для них будущее новой страны, но, принимая ее гражданство, они брали на себя ответственность и за темные страницы ее прошлого. Иммиграция происходит в нынешней Канаде на фоне нового самокритичного осмысления национальной истории. «Гражданство страны, – говорилось на церемонии вручения паспортов новым канадским гражданам в Ванкувере, – это не “шведский стол”. Никто не вправе выбирать себе лишь то, что ему по вкусу, пренебрегая остальным. Разумеется, с канадским гражданством связано как хорошее, так и плохое. Давая клятву при принятии канадского гражданства, вы берете целиком наследие канадской истории и гражданских прав. Теперь вы также несете ответственность не только за добрые деяния, но и за все ошибки, допущенные нами, за все содеянное нами зло. …Такова часть целого. Возможно, вы сочтете это несправедливым, но никто и не говорит, что это справедливо. Такова часть гражданских прав»[167].