Новое открытие древней Африки

Вожди и народы побережья, по крайней мере некоторые, проявляли заинтересованность в удовлетворении спроса ненасытной Европы, поскольку получали при этом свою долю прибылей (в свое время такие же интересы побуждали вождей других племен участвовать в работорговле арабов). Однако представление о том, что африканское общество алчно и покорно вступило в многовековой период работорговли, представление, которое иногда пытаются создать сторонники «теории» «врожденной неполноценности» негров и «рабской омерзительности» африканского общества, не подтверждается никакими документами. Слабого можно вздернуть на виселицу, но это вовсе не значит, что она ему нравится. Африканское общество было относительно мирным и великодушным, даже мягким. Мир этих людей внезапно захлестнуло потоком смерти и ужасов. Лучшие и самые сильные пользовались любой возможностью оказать сопротивление или восстать, остальные терпели, но терпение это не означало покорности.

Не трудно представить себе процесс разложения нравов, когда охота за несколькими рабами превратилась в охоту за многими, – это повлекло за собой постепенное разрушение всякого разумного и сдерживающего начала. Гораздо труднее измерить те разрушения, которые массовая работорговля нанесла многим государствам и обществам. «С течением времени, – писал о Конго Иль (эти слова можно отнести ко всем другим районам африканского побережья), – рухнули последние социальные связи. Вся структура общества оказалась нарушенной. Конечно, в Конго и до прихода белых были рабы, составлявшие органическую часть его социальной структуры, но они занимали в этом обществе строго определенное место. С ростом работорговли рабовладение превратилось в свирепую охоту на людей. Не только сильные продавали слабых – рушились даже семьи, и родители продавали детей или дети – родителей португальцам, которые клеймили купленный товар каленым железом, как овец».

Кое-какое представление о размерах этого распада можно получить, сравнивая положение африканских народов, вовлеченных в работорговлю, с положением тех, кто оказался в более выгодных условиях, так как жил достаточно далеко от побережья (правда, о последних нам известно сравнительно немногое). Кроме того, мы имеем возможность сравнить рассказы европейцев XV-XVI веков, когда работорговля делала еще первые шаги, с рассказами европейцев, живших 300 и 400 лет спустя. Особенно резкий контраст обнаруживается в сообщениях об известном государстве Бенин, существовавшем недалеко от тех мест, где находится современная Нигерия.

Англичане ворвались в Бенин в 1897 году. Зрелище, представшее перед ними, было описано комэндером Беконом, который возглавил английскую экспедицию. «Бенин поистине можно назвать городом крови, – писал он. – Его история – это сплошная полоса самой низменной дикости. В начале XIX века, когда Бенин был центром работорговли, человеческие страдания, должно быть, достигли здесь предела, но сомнительно, чтобы даже тогда бессмысленность человеческих жертв превзошла нравы более близких к нам времен».

Подлинная история государства и империи Бенин была, разумеется, вовсе не «сплошной полосой самой низменной дикости». Однако в те годы, когда Бекон посетил его, это могло показаться правдой. «Кровь была повсюду... справа (там, где была резиденция царя) стояло „древо распятия“ с двумя крестами. Лица двух несчастных, пригвожденных к ним, были обращены к западу, На земле валялись черепа и кости – останки прежних жертв. На каждой большой дороге было не менее двух лобных мест...»

Европе и Азии известно, к чему могут привести алчность, страх и деспотизм не только в тех местах, где промышляли торговцы живым товаром. Аборигены Америки – мексиканские ацтеки не знали работорговли, однако над ними тяготело проклятие ритуальных убийств. И все же между описанной Беконом сценой и четырьмя столетиями заморской работорговли существовала самая непосредственная связь. Колониалистам Европы кое-где удалось внушить африканцам чувство особой вины за века рабства, но истина в том, что и те и другие в этом повинны в равной мере, ибо не африканцы были зачинщиками. Народы внутренних областей Центральной и Южной Африки, до которых не дотягивались длинные руки работорговцев, почти не знали такого опустошения. Отдельные случаи были лишь редким исключением. Средневековому Бенину никогда раньше не приходилось испытывать таких страданий.

За четыре столетия до экспедиции Бекона, когда работорговля еще только зарождалась, португальцы наблюдали совсем другую картину. Следуя к дельтам рек, их небольшие корабли водоизмещением в 50 тонн могли доходить до самого Гуато, от которого до Бенина было «девять лиг по хорошей дороге». Португальские моряки нашли этот город цветущим. Жители его были весьма искусны в плавке металлов и плотницком ремесле. По описаниям португальцев, «от ворот до ворот город имел одну лигу». Вместо стен он был «окружен широким и глубоким рвом, заполненным водой и представляющим достаточно надежную защиту».